Тогда к.д. фракция выступила с предложением снять эти вопросы с очереди и заменить их рассмотрением делового вопроса о реформе местного суда. 24 и 28 мая рассматривалось это предложение к.д. фракции. Оно было встречено негодующими протестами и с крайнего правого и с крайнего левого крыла. И так как лидеры "трудовиков" выступали в этом случае рука об руку с левым крылом, то все как будто указывало на то, что предложение к.д. будет отвергнуто. Но произошло нечто неожиданное. При голосовании вся масса крестьянских депутатов, входивших в "трудовую" группу, дружно примкнула к к.д., покинув своих фракционных лидеров.

Итак, Дума приступила к вопросу о местном суде. Но судьба Думы была уже решена. 1 июня Столыпин предъявил Думе от имени правительства требование удалить из состава Думы 55 членов с.-д. фракции (т. е. всю эту фракцию целиком), привлекаемых к судебной ответственности за организацию преступного заговора и сношения с этой целью с военными частями, и дать согласие на немедленное заключение под стражу 16 лиц из их числа. Столыпин требовал, чтобы Дума тотчас же выполнила все эти требования правительства. Все были ошеломлены. Потребовали перерыва для совещаний по фракциям. Правые, разумеется, высказались за немедленное удовлетворение требований правительства. Левые — за немедленное и полное их отклонение. К.д., беспартийная группа, мусульманская группа и польское коло высказались за предварительное ознакомление со всеми подробностями дела в особой комиссии. В возобновившемся общем заседании Думы до позднего вечера шли горячие прения. В конце концов большинство сложилось за комиссию, причем опять-таки крестьяне-"трудовики" откололись от своих лидеров, примкнувших к левому крылу. На мою долю выпала тяжелая повинность председательствовать в этой комиссии, в которой участвовали, между прочим, такие превосходные юристы, как Маклаков, Тесленко и Кузьмин-Караваев. Мы заседали весь день 2 июня до поздней ночи. Дума одновременно рассматривала в общем собрании законопроект о местном суде, и левые фракции то и дело предлагали прервать эти прения и, ввиду несомненного в ближайшие же дни роспуска Думы, принять ряд постановлений с характером противоправительственных демонстраций, отвергнуть en bloc бюджет и все законы по 87 ст. Однако все эти предложения отклонялись. Дума ожидала доклада комиссии, которой был поставлен срок для завершения ее работы: в 7 часов вечера она должна была представить Думе свой доклад. Это оказалось совершенно невозможным. Прокурор судебной палаты Камышанский представил нам такое сложное следственное производство и, главное, в этом производстве оказалось столько неясных и спорных моментов, что мы по совести не могли вынести своего заключения без продолжительного рассмотрения представленных нам документов. В 7 часов вечера пришлось доложить Думе, что работа комиссии может быть закончена не ранее как к следующему дню, т. е. к 3 июня. И мы продолжали затем нашу работу до поздней ночи. Чем более мы знакомились с документами, предъявленными прокурором, тем яснее становилось, что никакого военного заговора думская с.-д. фракция не организовывала. Так, в Думе Столыпиным было заявлено, что при обыске у с.-д. Озола — члена Думы — найден пакет, адресованный в "военную организацию", а когда Камышанский нам этот пакет предъявил, оказалось, что на пакете было написано просто: "в в.о.", а из бумаг, находившихся в пакете, явствовало, что это "в.о." означает вовсе не "военную организацию", а "виленское отделение с.-д. партии". Вместо обещанных нам политических резолюций, принятых воинскими частями с участием членов Думы c.-д., нам был предъявлен листок почтовой бумаги с написанными на нем тремя тезисами, без заголовка, без подписей, без всяких указаний, кем, когда и для чего эти тезисы были написаны. Мы разошлись в час ночи с 2 на 3 июня с тем, чтобы на следующий день в 12 часов возобновить и закончить работу.