– В самом деле? – насмешливо обратился я к нему. – Значит, вы не сознаетесь, что убили Настасью Сергееву и обокрали ее хозяина, Шнейферова?

– Я не могу сознаться в том, чего не совершил.

– Так, так… Ну, а зачем же на тебе, голубчик, это странное, не свойственное твоему полу одеяние? Зачем ты в бабу нарядился? Кажись, теперь не масленица, не святки.

– Так просто… Подурачиться хотелось…

– Уведите его! – приказал я. – В отдельную! Никого не допускать!

Когда он ушел, я сказал Виноградову:

– Мне кажется, что нам выгоднее прежде допросить его любовницу… Так как их схватили почти врасплох, они не имели возможности сговориться друг с другом.

– Совершенно верно.

– Введите женщину! – приказал я.

– Я крестьянка Псковской губернии Торопецкого уезда деревни Святинской Слободы Аксинья Петрова Михайлова, – начала она.

– Знакома ты с Митрофановым?

– Знакома.

– Ты с ним находишься в любовной связи?

– Да, – тихо проронила она.

– Ну, рассказывай, как ты познакомилась с ним и потом вообще все, что тебе о нем известно.

Рассказ ее сводился к следующему.

Около 12 лет тому назад, будучи еще девочкой, она более полугода жила в качестве прислуги у родителей Митрофанова, затем, уйдя от них, потеряла Митрофанова из виду. В прошлом году, арестованная в Литейной части по обвинению в краже вещей у господ Гончаровых, в конторе смотрителя встретилась с доставленным для содержания в Литейную часть Николаем Митрофановым. Встреча была радостная и трогательная: вор и воровка умильно вспоминали о заре туманной юности.

Будучи в одной части около двух месяцев, она часто встречалась с Митрофановым. «Их не в церкви повенчали и не пели им свадебных гимнов». Их повенчало половое тяготение друг к другу, и свадьбу свою они справляли в укромных уголках полицейской части.

Но вот ее оттуда перевели в тюрьму, откуда, окончив 19 марта того года срок заключения, она была выпущена и оставлена на жительство в Петербурге.

«Вышла я из тюрьмы и сильно стала тосковать по Митрофанову… Узнала, что он все еще в Литейной части содержится. Вскоре получила я от него открытку, в которой он просил меня навещать его раза четыре в месяц. Обрадовалась я, поспешила к своему ненаглядному Колечке. Стал он мне тут говорить, что скоро вышлют его из Петербурга. “Тяжко, – говорит он, – с тобой мне разлучиться, Ксюша. Люблю я тебя вот как!” Заплакала я, да и говорю: “А зачем нам разлучаться? Куда тебя погонят, туда и я пойду за тобой. И мне без тебя нет жизни, голубь ты мой…”»