С одной стороны, мы не встретили врага так, чтобы на каждой дорожке, из-за каждого куста, из-за каждого дома ему угрожала смерть. С другой стороны, народ, который не успели мобилизовать, остался под оккупацией врага, поколебался, он не чувствовал организаторов, руководителей, которые бы звали его на борьбу с врагом, он не знал, что ему делать. А оставшиеся враждебные элементы, которые всегда в народе есть, пошли на службу к немцу: в полицию, в гестапо, во всякого рода контрреволюционные организации — и под руководством уже матерых немецких гестаповцев запугивали народ, издевались над народом, уничтожали его, заставляли идти в полицию зачастую и людей, которые никогда бы не пошли против советской власти. Они их втягивали в борьбу против партизан, против своего народа, и некоторые из них, втянувшиеся, которым уже было тяжело вернуться к своему народу, чувствуя преступление перед ним, так и остались в лагере врага.

И вот все это я видел, знал, переживал вместе со своим тогда еще небольшим партизанским отрядом, который был тогда почти один, как я знаю, на три области — Брестскую, Пинскую и Минскую. Но благодаря тому, что я знал тактику партизанской борьбы, что я был подготовлен к этому, я маневрировал с этими людьми в разных местах, всегда били немцев там, где они нас не ожидали, появлялись всегда в новых местах и были всегда новыми партизанскими отрядами среди населения, т.е. хотелось больше привлечь население на свою сторону, посеять веру в народе, что мы победим, что нас много, хотелось втянуть больше населения в борьбу с немцами. Но этого было мало, это была капля в море, хотелось поднять все против немца, ведь он пришел на нашу землю, в наш дом, едет по нашим дорогам, по нашим лесам, уничтожает наш быт, нашу культуру, нарушил нашу жизнь.

Второе, что еще хочется Вам рассказать: мои наблюдения, мои переживания и те недостатки, которые, мне кажется, были у нас также и в Красной Армии.

Армия, конечно, это армия, ее надо ориентировать на тактику наступательного или оборонительного боя, на окружение, уничтожение противника и т.д., но также и на тактику партизанской борьбы. Это как-то одно другому вроде противоречит, и я об этом очень часто думал. А думал потому, что много всякого видел и переживал. Когда с первых дней войны (особенно это видно было в Западной Белоруссии), при таком стремительном нападении врага на нашу страну, когда наши целые подразделения с полным вооружением, оставаясь в окружении с командирами, топокартами в белорусских лесах, бросали все вооружение: часть сдавалась в плен врагу, часть расходилась среди населения, устраивалась на разные работы, а часть бродила по лесам и не знала, что им делать. Таких было очень много, и не только рядовых бойцов, а командиров малых и больших, которые кончали до войны наши военные школы, академии, училища, а когда попали в такую тяжелую обстановку, то сразу не знали, что им делать…