Все экзамены я сдал без «троек», меня перевели на заочное отделение, простился с ребятами и уехал домой. До вокзала меня проводил Алик Смирнов, там, в буфете, мы ещё распили на прощанье бутылку красного. А в вагоне я вдруг увидел третьекурсницу с физмата. Знакомы с ней мы были чисто визуально, потому что часто встречались в студенческой столовой. Ну а тут уж познакомились по-настоящему и проболтали до утра, сидя в общем вагоне за столиком у окна. Она ехала к родителям в Антоновку, что по дороге в Кавалерово, и мы снова с ней вместе ехали потом по трассе от Варфоломеевки до её села в автобусе (прогресс – в нашу дремучую таёжную глухомань уже стали ходить автобусы!), а Нина, так звали мою новую знакомую, проспала всю дорогу на моём плече. В Антоновке мы расстались уже как давние друзья, я даже пообещал ей как-нибудь при случае заглянуть на пельмени или блины. И разошлись, как в море корабли, позабыв даже фамилии друг у друга спросить. У Алика потом узнаю – подумалось мимолётно, но и это желание совсем скоро растаяло бесследно как дымок погасшей сигареты.
А дома меня поджидал уже новый удар – буквально дня через два после моего приезда. Мама шла с авоськой в руках из магазина, и недалеко от дома её сбили пацаны, катавшиеся с горки на санках. Перелом голени, и моя многострадальная мама надолго осталась с загипсованной ногой. Как говорится, пришла беда – отворяй ворота. Заботы по хозяйству сразу же легли и на мои плечи, хотя отец и 14-летний братишка тоже старались помочь по возможности. Но отец ещё работал на руднике, а брат ходил в школу. А у родителей к табунку пёстрых кур добавилась ещё и дойная корова. Но как раз, наверное, эти самые ежедневные заботы, в том числе и по уходу за больной мамой, да парное молоко и мои любимые яйца всмятку от домашних кур, считай, всего за три месяца и меня самого излечили от надоедного гастрита. Правда, в отдельных случаях в последующие годы ещё вспыхивали кратковременные рецидивы – жизнь ведь ещё долго была холостяцкая да кочевая – по палаткам да общежитиям, но я уже знал, как с ними справляться.
Почти до самого лета я не только усиленно откармливался под чутким приглядом медленно выздоравливающей мамы, но и искал какую-нибудь работу, связанную со школой. Но найти что-либо стоящее в конце учебного года оказалось бесперспективным делом. И на будущее ничего конкретного не обещали. И друзей почти не осталось: кто служил в армии, кто работал в горе, а кто вообще уже уехал. Сидел дома, хандра одолевала, книги валились из рук. И стыдно было мне, взрослому уже парню, сидеть на шее у родителей как какой-то убогий калик. На рудник идти не хотелось, ведь возвращаться – плохая примета. Да и неловко как-то. Правда, ещё когда я был в институте, мне пришёл ответ на мой запрос из Москвы из Литературного института имени Горького, в котором извещалось, что для поступления туда нужно пройти обязательно творческий конкурс. Но для этого надо было изобразить на бумаге что-нибудь вразумительное в любом из литературных жанров. Сразу по возвращении домой я взялся за это дело, решил написать хотя бы пару рассказов или небольшую повесть. Однако совсем скоро убедился, что и эта благая затея на данный момент была просто безнадёжна. Все начатые опусы получались наивными и неуклюжими, как по форме, так и по содержанию. Вдруг меня как обухом по голове ошарашило открытие, что я совсем ещё не знаю жизни, что не столько по книжкам она познаётся, сколько по непосредственному пребыванию в её бурно кипящем котле. Как-то попалась на глаза записанная в моём дневнике знаменитая цитата из текстов одного из моих самых любимых писателей – Алексея Николаевича Толстого: