— Полковой комиссар особенно интересуется, успевают ли слепые слухачи по тревоге вовремя добежать до звуковой установки.

— Первое время у них это не получалось, — сказал Пригожин. — Если старослужащим хватало положенных двух-трех минут готовности днем и трех-четырех в ночное время, то слепые, хоть и вскакивали быстро, но пока со своими палочками доберутся до боевого поста, проходило слишком много времени, а ведь у нас, как вы знаете, успех дела решают не только минуты, а секунды!

— Ну, а теперь?

— Все решила солдатская сметка. Старшина подумал-подумал и предложил: во-первых, переселить слепых в ближайшую к звукоулавливателю землянку, а во-вторых, протянуть оттуда веревку к звукоулавливателю, чтобы, выскочив по тревоге, они, взявшись за веревку, бежали бы прямо к ЗУ. Веревки раздобыть не удалось. Протянули толстого сечения провод, теперь порядок, бегут без палочки, аж пыль летит!

— Это нужно посмотреть...

— Посмо́трите, — заверил Пригожин. — У нас тут что ни ночь, то и боевая тревога.

Ждать, однако, ночи мне не пришлось.

К вечеру небо затянуло, посыпал небольшой снег, но ветер с залива не давал облакам скапливаться и то в одном, то в другом месте разрывал мглистую пелену, и в просветы проглядывали зеленоватые звезды.

Как раз в такую погоду немцы чаще всего и посылали свои самолеты бомбить Ленинград.

А неделю тому назад, рассказывал Пригожин, точно в такой же поздний вечер, маскируясь среди облаков, прорвался через линию фронта «юнкерс‑87» и просто для острастки сбросил в расположение наших войск на переднем крае железную бочку, и она летела с большой высоты с таким воем и грохотом, словно это сам черт спускался с небес в преисподнюю. Правда, фашистам эта психическая атака обошлась дорого. Только самолет вынырнул из-за облака и лег на обратный курс, прожектористы тут же осветили его, и он стал виден как на ладони. Первым же залпом зенитчики поразили цель, и стервятник, вспыхнув, развалился на куски.

Командир роты приказал вызвать на дежурство Борейко и Никонова. Как только старшина Качалов, среднего роста, приземистый, с пышными, как у гвардейца, усами, сообщил об этом слухачам, они мигом натянули свои кирзовые сапоги, надели полушубки, шапки-ушанки и, выскочив из землянки, ухватились за протянутый провод и побежали на огневую позицию, где под защитной маскировочной сеткой (может быть, в свое время ее и связал у себя дома Борейко) стоял звукоулавливатель с двумя парами труб-рупоров, несколько похожих на граммофонные. Борейко занял сиденье повыше — по углу места, а Никонов пониже — по азимуту. Сняв свои шанки-ушанки и надев кожаные шлемы, закрывавшие почти все лицо, слухачи откинулись на спинку сидения и, упираясь затылком в обтянутые гладкой кожей подголовники, принялись крутить маховички, отчего медленно и настороженно стали поворачиваться рупоры.