Светлый фон

Ходасевич: Нечто вроде министерства поэзии?

Гумилев: Если хотите – да.

Ходасевич: Ну что же! Это очень удобно для писания казенных стихов, по команде![441].

Диалог этот Милашевский относит к весне 1921 года. Но Союз поэтов в Петрограде был создан летом 1920-го, до переезда Ходасевича из Москвы, и к весне 1921-го Гумилев давно был его председателем, а Ходасевич – членом правления.

до

События, приведшие к смещению с председательского поста Блока и к избранию Гумилева, развивались так.

Ближайшими людьми к Гумилеву в 1920 году были молодые поэты, его ученики – четверка так называемых “гумилят”. Прежде всего – “Жоржики”, неразлучные с довоенных пор Георгий Владимирович Иванов и Георгий Викторович Адамович. В то время это были образцовые петербургские эстеты, про которых сам Гумилев с иронией говорил, что это не люди, а произведения искусства вроде этрусской вазы. Иванов, чей “Вереск” в свое время был так язвительно охарактеризован Ходасевичем, начал литературную деятельность еще в 1910 году, шестнадцати лет от роду; с тех пор он побывал эгофутуристом, входил в первый Цех поэтов, уже без Гумилева пытался в 1916 году основать второй, дружил с Мандельштамом, был принят в домах Блока и Кузмина. Однако его личная репутация не отличалась солидностью: Кузмин звал его за глаза “модисткой с картонкой, разносящей сплетни”. Не ожидали в те годы особых откровений и от его поэзии, уже вполне, казалось, сложившейся и застывшей в своем самодостаточном эстетизме. Второй “Жоржик” был двумя годами старше, но его литературная биография была короче. С Гумилевым он сколько-нибудь близко познакомился в 1913–1914 годах, когда у того был долгий и запутанный роман с его сестрой. Первая публикация – в 1915-м, первая книга (“Облака”) – в 1916-м; все же и Адамович успел выступить до революции. Рада (Ираида) Гейнике, с 1921 года писавшая под псевдонимом Ирина Одоевцева, невеста, а вскоре и жена Иванова, была выпускницей одной из гумилевских студий. Зимой 1920–1921 годов ее злободневные баллады, трогательные и ироничные (“Толченое стекло”, “Почему в Петрограде испортились водопроводы” и др.), имели шумный успех. Наконец, Николай Авдеевич Оцуп, сын царскосельского фотографа, ровесник Иванова, когда-то – студент Сорбонны, изучавший философию у самого Анри Бергсона, начал литературную деятельность, как и Одоевцева, уже в дни “военного коммунизма”, хотя впервые напечатался еще в 1915 году. Самый творчески близкий Гумилеву из четверки и самый, как оказалось, лично преданный ему, он сочетал поэтический талант со способностями совершенно иного рода: никто лучше Оцупа не умел обхаживать разного рода комиссаров (в том числе выискивая среди них тайных графоманов), добывать у них пайковые блага и с выгодой обменивать их на иные блага на черном рынке. Из поездок в глубинку России Оцуп привозил в город такие сокровища, как “сушеная вобла, клюква, баранки, горох, овес, а порой – это звучало как чудо – двадцать или тридцать кусочков сахару”[442]. Делал он это, конечно, не для себя одного. По утверждению Георгия Иванова, Оцуп числился при “Всемирной литературе” в странной должности “председателя хозяйственного комитета”, по крайней мере, имел соответствующую бумагу с печатью. Но круг людей, подкармливавшихся вокруг Оцупа и благодаря ему в Петрограде, не был безграничен; те же, кто в него не попадал, испытывали к “предхозкома” настоящую ненависть.