Во дни Николая Первого, когда одни из писателей были уже удавлены на виселице, другие сосланы, третьи изнывали в силках официального покровительства ‹…› когда писателю приходилось становиться чиновником, чтобы не быть заподозренным в крамоле, – в те проклятые времена несколько писателей, состоящих на замечании у правительства, вздумали издавать газету, которой цель заключалась в том, чтобы казенным литературным мнениям, пристрастным оценкам, доносам и невежеству Булгариных, хотя бы в области узколитературной ‹…› противопоставить придавленное цензурой, но все-таки независимое и неподкупное мнение[452].

Такого рода параллели были обычны в поздний, упадочный, беспафосный период советской истории, но в 1921-м они выглядели дерзко. Особенно странно звучали эти слова в устах человека, который двумя годами раньше был “в конечном счете за совдеп”. Политические взгляды Ходасевича действительно начали меняться; не в последнюю очередь тому виной был НЭП. Если у многих возрождение частной торговли вызвало надежды на “потепление”, то для Ходасевича оно стало источником разочарования. Его готовность терпеть голод, несвободу и террор связана была с романтической неприязнью к “аршинникам”, с надеждами на принципиальное преобразование мира. Но если все возвращается на круги своя, если снова хозяевами жизни становятся “аршинники”, причем самые мелкие, пошлые, некультурные из них, – какой смысл был во всем пережитом?

Эти строки написаны в 1921 году. Еще четче высказался Ходасевич в стихотворении, созданном полтора года спустя, в январе 1923-го, уже за границей, и оставшемся в рукописи:

Здесь интересны параллели со стихами 1918 года про кораблик на спичечном коробке. Метафора (а тут нельзя не вспомнить еще, что самое известное беллетристическое произведение, посвященное ДИСКу, называется “Сумасшедший корабль”) меняет наполнение, обрастает плотью, в том числе злободневно-политической. И здесь не так уж важно, что отношения “капитана” с “купцом” виделись Ходасевичу в не совсем верном свете. “Всемирная пошлость” вернулась, и суровая дисциплина мореплавателей-первопроходцев обернулась банальной тиранией. Тем более что политическое послабление в планы власти не входило, и через считанные месяцы обитателям ДИСКа предстояло в этом убедиться.

Раздражение Ходасевича вызвано было и тем, что в нэповскую жизнь быстро стали втягиваться и литераторы. С начала лета Союз поэтов переехал из ДИСКа в дом Мурузи на Литейном – тот, где прежде жили Мережковские, а много лет спустя – Иосиф Бродский. Там был организован Дом поэтов – открытый клуб ресторанного типа, где проходили публичные чтения перед разнообразной, в том числе и специфически нэповской аудиторией, своего рода пародия на былую “Бродячую собаку”. Чтение с участием Нельдихена должно было проходить именно в Доме поэтов, и это было еще одной причиной отказа Ходасевича. Впрочем, торжественное открытие Дома, намеченное на конец августа 1921 года, так и не состоялось. Тому были очевидные и трагические причины.