21 ноября 1921 года Нина читала в этой комнате свои новые стихи в присутствии Ахматовой и Ходасевича, и – имела успех. Анна Андреевна благосклонно улыбнулась и надписала ей только что вышедший сборник “Anno Domini”, а Владислав Фелицианович прямо похвалил ее подчеркнуто “прозаичные” строки:

Но гораздо важнее, чем похвалы Ходасевича, были для Нины его собственные стихи, прозвучавшие в тот вечер, – “Лида”, “Вакх”, “Элегия”. Прежде Берберова стихов Ходасевича не знала. После этого вечера она прочитала “Счастливый домик” и “Путем зерна”.

Удивительно: многим и не самым глупым людям Ходасевич казался архаистом, реставратором, а для Нины, помешанной на современности, именно он-то и стал воплощением этой современности: “С первой минуты он производил впечатление человека нашего времени, отчасти даже раненного нашим временем – и, может быть, насмерть”[499]. Не менее важно и другое: влюбленная в силу, она увидела ее в Ходасевиче. В Ходасевиче, который многим даже любящим его стихи людям (например, Николаю Чуковскому, с которым Нину связывала близкая дружба) казался человеком в быту слабым и трусоватым, и который в ходе их романа вел себя далеко не с безупречным мужеством. В своих мемуарах она сумела обойти мучительную, неприятную, некрасивую часть сюжета.

Сам роман начался в дни новогодних и рождественских праздников. За несколько недель до этого у Анны Ивановны обнаружили туберкулезный процесс, и Ходасевич выхлопотал ей путевку в санаторий, в Детское Село. За полтора месяца муж ни разу не посетил ее (Гаррик находился у родственников в Москве). С бытовой точки зрения, поведение Ходасевича выглядело, конечно, предосудительно, особенно если вспомнить, как еще недавно ухаживала за ним Анна Ивановна в его хворях. Но тот же глубинный хмель, который в те месяцы диктовал поэту его лучшие стихи, заставлял его пренебречь “малой правдой”. А может быть, он был настолько зачарован Ниной, не только ее красотой, но – прежде всего – молодостью, жизнестойкостью, смелостью, волей, что все остальное, в том числе моральные обязательства перед женой, отступало на второй план. Тем не менее он не забывал посылать “милому мышонку” ласковые и деловые письма с обычными изъявлениями заботы и нежности (“не бегай много, не тревожься, кушай не одни листики”[500]). Но теперь это звучало фальшиво.

Встретившись в новогоднюю ночь в Доме литераторов (Нину по-дружески пригласил Рождественский), Берберова и Ходасевич вдвоем пошли в ДИСК – с Бассейной на Мойку, заснеженным веселым городом. 7 января 1922-го, в Рождество, они уже с самого начала вместе веселились в ДИСКе. Как вспоминает Берберова: