Вас обидело слово ученичество? Но ведь это лучшее, что может быть в поэте. За это Ваше ученичество (простите, Валерий Яковлевич, но я не только не отрекусь от этого слова, но буду настаивать на нем), за вечное искание новых путей, за то, что Вы не застыли на вершине, — за это вечное мое уважение к Вам — как критика, вечная любовь — как читателя. Я о Вашем творчестве писал неоднократно, делал это всегда с радостью и, право же, никогда не бывал не только жесток, но и вообще недоброжелательно настроен. С таким же уважением к Вам как к поэту я писал и последнюю рецензию. И снова — мне обидно, если это оказывается недостаточно заметным для читателя рецензии.

Валерий Яковлевич, эти мои косноязычные слова — не извинение, не формальное оправдание моей рецензии. Это — слова от сердца, и я был бы счастлив, если бы они дошли до сердца. Валерий Яковлевич, напишите мне, что Вы поняли меня, что Вы не будете причислять меня к жестокой молодежи, травящей стариков. Это нужно для моего душевного спокойствия»^{4}.

Отзыв Выгодского нельзя считать отрицательным (во втором варианте он даже снял слова об «ученичестве») ни сам по себе, ни в контексте эпохи. Перемена литературных нравов при большевиках сделала допустимой такую публичную ругань, что позавидовал бы Буренин, доживавший свой век в Петрограде. Неизвестно, что Брюсов ответил Выгодскому и ответил ли вообще. Но это одна из лучших рецензий на книгу, которая не была ни творческой удачей для поэта такого масштаба, ни, тем более, шагом вперед.

Сборник вышел, когда Брюсов был ответственным работником и членом партии. Между тем это не просто «несоветская» книга, но «идеологически невыдержанная»:

Брюсов давно не вспоминал церковных праздников — похоже, для этого потребовалась революция. Как и для стихотворения «Библия»:

Автограф стихотворения Валерия Брюсова «Под новый 1918 год». 31 декабря 1917 — 6 января 1918. Собрание В. Э. Молодякова

На этом фоне уже не так бросались в глаза эзотерические признания

Луначарский наверняка прочитал книгу, но промолчал о ней — по крайней мере, публично. Можно порадоваться, что до нее не добрались партийные «рудокопы». Зато белогвардеец (без кавычек) Роман Гуль написал: «В небольшой книжке есть нечто совсем новое Брюсову и новое нам в нем, и об этом хочется сказать несколько слов. Молодой талант, актуальный, борющийся с традициями старого, всегда пьянит своей напряженностью. Прелесть — в его силе. В поэте уходящем, чувствующем свой склон, прелесть — в примиренной успокоенности души. […] И вот в „Последних мечтах“ Вал. Брюсова — эти нежные, тютчевские отзвуки. Если они и не согревают обычной холодности строф строгого ваятеля, то все же озаряют их необычно ласковым огнем. […] Но „истаиванье“ не мертвит души, оно лишь — стирает остроту желаний, заостренность дум, рождая радостную, легкокрылую мудрость. Осознавший смерть, почувствовавший ее „главным“ в жизни — всегда живет радостней и легче; правда, он никогда не будет громко смеяться, но улыбается тихо и ласково. Это чувствование теперь у Вал. Брюсова»^{5}.