В последние дни мои в Петербурге я встретился с Брылкиной (Глобиной) и был у нее. Мы много говорили о тебе. Она тебя любит. Она сказала мне, что ей было очень грустно, что я счастлив с другою. Я буду с ней переписываться. Мне она нравится[213].

Твое письмо оставило во мне грустное впечатление. Ты пишешь, что тебе очень грустно. Я не знаю твоей жизни за последний год и что было в твоем сердце, но, судя по всему, что о тебе знаю, тебе трудно быть счастливой.

О, милая, я не к дешевому необходимому счастью приглашаю тебя. Я уважаю тебя (и всегда уважал) за твою требовательность, но ведь я знаю, что сердце твое не может не требовать жизни, а сама ты людей считаешь или бесконечно сияющими или тотчас же подлецами и пошляками. Я сужу по фактам. Вывод составь сама.

До свидания, друг вечный! Я боюсь, что письмо это не застанет тебя в Москве[214]. Знай во всяком случае, что до восьмого (8) мая нашего стиля я еще в Дрездене (это minimum, может быть, пробуду и долее), а потому, если захочешь отвечать мне, то отвечай тотчас же по получении этого письма. Allemagne (Saxe), Dresden, Dostoiewsky, poste restante. Дальнейшие же адресы буду сообщать. Прощай, друг мой, жму и целую твою руку.

Твой Ф. Достоевский.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 182–184.

…Надо отметить, что тон, с которым повествуется о женитьбе на А. Г. Сниткиной, несколько неожиданен: суховато, сдержанно, без намека на лирическую окрашенность этого эпизода, считавшегося Достоевским «великим единственным счастьем», и рассказана в этом письме важная страница жизни. Думается, была некая причина, заставлявшая так писать, опрощать событие, зарисовывать себя в тени, без жадного чувства влюбленности, личной интимной заинтересованности. Причина эта крылась в лице адресата, от которого Достоевский, по-видимому, хотел спрятать это напряженное личное чувство. Судя по заключительным строкам, по обращениям, адресат был близок писателю; с этой женщиной, властной, экспансивной, страстной, были у него какие-то сложные отношения. Достоевский убеждает ее, что то счастье, которое дала ему его жена и которое им самим считается необходимым, несмотря на его дешевую скромность, что такое счастье не для такой натуры, как у нее, что брак его с нею не был бы возможен. Кто эта женщина? Мне кажется, это была та самая Полина, о которой впервые поведала дочь Достоевского в своей мюнхенской книге, та Аполлинария Суслова, с которой Достоевский путешествовал за границей в 1863 году, скрыв ее, между прочим, от Тургенева в Бадене, хотя И. С. был у него два раза, та Полина, которая, судя по одному неопубликованному письму из Турина 8/20 сентября 1863 г., несмотря на свою инфернальность, счастья Достоевскому не дала. Ее характер, как он изображен в книге Л. Ф. Достоевской, соответствует душевному облику, проступающему в последней части дрезденского письма Достоевского. Есть указание на существование неизданных записок А. П. Сусловой; в наших архивах (петроградских и московских) имеются ее письма и письма Достоевского к брату Михаилу с любопытными подробностями о «приключениях» этого романа, пережитого Достоевским незадолго до смерти его первой жены, М. Д. Исаевой. Опубликование всех этих материалов раскроет тайну напечатанного нами письма к той, кто оставался в 1867 году для вторично женившегося Достоевского «милым другом», «другом вечным».