Он говорил искренно, она это знала и с чувством пожала его руку.

– Ты ведь счастлива, Анна?

Она не ответила, точно не слыхала вопроса, только мускулы ее лица слегка вздрогнули.

– Неужели нет? О, Анна, да возможно ли это! Говори мне, ради Бога, мне нужно это знать.

– Не знаю, – проговорила она, с трудом пересилив волнение, – мне кажется, что он мало меня любит.

– Не любит! – с негодованием воскликнул Лосницкий. – Не любит, а добивался любви! – Он с отчаянием схватил себя за голову и забегал по комнате.

– Слушай, Анна, – заговорил он почти вне себя от волнения, – ведь ты все такая же свободная, как была всегда, и с ним, ты не любишь его, как раба? Нет, это невозможно, зачем спрашивать. И как же ты так безвозвратно увлеклась? Он, верно, говорить хорошо умеет? Он горд и дерзок?

Анна как-то странно улыбнулась.

– Он очень молод, – проговорила она. – Он никогда не говорит фраз. Когда я его увидела в первый раз, я сказала себе, что этот человек не может лгать, и это так.

– Что он здесь делает?

– Он еще учится, а потом поедет за границу.

– И ты с ним поедешь? О, конечно, поедешь везде, на край света.

– Я поеду в деревню к дяде, – сказала Анна, заливаясь слезами.

– О, Анна, зачем ты так несчастлива!

Они еще несколько времени сидели вдвоем и разговаривали о посторонних предметах. Анна рассказывала ему о петербургской жизни, о людях, с которыми встречалась, расспрашивала его о прежних знакомых, слушала с большим интересом, хотя он не вдавался в подробности; ее собственные мнения были несколько резки, она не отличалась умеренностью ни в похвале, ни в осуждении.

– Ты все такая же, – говорил Лосницкий, слушая ее. – Трудно тебе будет жить с людьми, ты слишком увлекаешься, слишком доверчива. Много будешь ты страдать, Анна!

– Пускай, – сказала она, – пусть буду ошибаться, а верить все-таки не перестану. Есть же где-нибудь хорошие и добрые люди.

– Все добрые, Анна! Разве ты видела злых людей? Да что в этой доброте?

Анна подняла голову и смотрела на него удивленными, почти испуганными глазами, потом задумалась и все остальное время молчала.

Когда она ушла, Лосницкий, оставшись один, бросился на диван и пролежал весь вечер, как убитый. Мысль его, долго блуждая по бесконечному пустому пространству, которое ему представляло будущее, наконец в нем потерялась. Черная ночь расстилалась перед его глазами и захватила собой все. Лосницкий не старался освободиться от забытья; напротив, ему хотелось, чтоб оно продолжалось как можно дольше, чтоб рассвет не пробрался и не поразил его видом этой пустыни.