Теперь перейду к делам: Вы пишете, что хотите идти к Победоносцеву просить у него рекомендательного письма к Аничкову или Витте. Простите меня, но мне кажется, Вам следует просить у Победоносцева места в его ведомстве, т. е. в ведомстве Св. Синода, а если он Вам откажет, то тогда просить, чтоб он доставил Вам место в Ученом Комитете Министерства Нар[одного] Просвещения или чиновником особ[ых] поруч[ений] при Министре. Если Победоносцев даст рекомендат[ельное] письмо к Аничкову, то это будет немного. Следует просить Победоносцева, чтоб он сам похлопотал и сам попросил у Министра, и тогда это будет действительнее.

Я бы предложила Вам мои услуги, т. е. пойти к Победоносцеву, но думаю, что Вам ему труднее отказать, чем мне. Не смотрите на то, что он (может быть) примет Вас сухо: это только внешний вид, а в сущности он добрый человек. Вы хотели обратиться к Кони. Знакомы ли Вы с ним лично? Может быть, Вы пожелали бы, чтоб я его приготовила к Вашему посещению (на случай, если Вы с ним не встречались), не рассказывая, конечно, ничего о Вашей будущей просьбе и о Ваших обстоятельствах.

Располагайте мною.

Вы пишете, что у Вас бывают минуты нужды. Отчего Вы не обратитесь к Вашим друзьям, ко мне например? Я, конечно, многим ссудить не могу (потому что, отделивши детей и затратив почти свою долю на старорусскую школу, только свожу концы с концами), но 50–60 р. у меня всегда к Вашим услугам. Мы потом когда-нибудь сочлись бы в какой-либо литературной работе. Это пустая услуга, которую всегда можно оказать; мне в мою жизнь приходилось прибегать к услугам моих друзей, и я никогда не считала заем унижением или потерею собственного достоинства.

Ах, глубокоуважаемый Василий Васильевич, как много горя на свете и как тяжело живется! Только что переживешь одно горе, глядишь – другое на тебя надвигается, и не знаешь, где взять силы его перенести! Вот пишу Вам это письмо, а у меня самой тяжелое, непоправимое, может быть, несчастье! Вы знаете, мой сын женат уже пять лет на девушке, которую любил с 14 лет (а ему 26). Приехал с нею сюда на Рождество погостить ко мне: жили дружно и весело, но когда пришлось уезжать назад в Симферополь (где у сына конный завод), то жена его ехать с ним отказалась и объявила, что жить с ним совсем не хочет, а останется жить у своей матери, просит от него вида и содержания. Дескать, скучно жить в провинции, а здесь веселей. Семья у ней шведская, глупая, и рассчитывают жить на те деньги, которые будет давать мой сын. А невестка моя тоже не умна и вполне под влиянием семьи. Бедный мой сын убеждал, уговаривал, просил, молил, грозил, употребил все меры кротости и строгости и ничего не добился – так и уехал в Симферополь (ведь дела нельзя оставить, его вызывали домой), а она осталась у матери и хочет вытребовать вид и содержание. Сын мой любит свою жену чрезвычайно и виноват перед нею лишь в том, что слишком ее любил и баловал. У меня сердце разрывалось, когда я видела, как он мучится. Теперь он уехал, уже 2 недели ничего не пишет, и я не знаю, что с ним? Страшно боюсь, чтоб не сделал чего над собою, не запил бы с горя. В Симферополе у меня знакомых нет, чтоб узнать, что с ним происходит. Дочь моя поедет на второй неделе к нему до весны, чтоб хоть несколько смягчить ему первое время печали. Может, и я поеду, хоть я ему не помощница: я умею с ним плакать и только растравляю его горе.