Привыкший к терпению, понимавший необходимость и неотвратимость пережить это состояние, он добросовестно подчинялся врачам. Но когда на этот раз врачи стали предостерегать от ранней поездки на Пинегу или и вовсе отказаться от неё в этом году, Фёдор Абрамов сильно вспылил и попросил скорейшей выписки. Согласиться с доводами врачей было выше его сил.

И сразу на этом фоне грустные мысли, нескончаемые думы о скором конце, истрёпывающая, угнетающая душу меланхолия, обиды на самого себя за безделье, вызванное столь длительной болезнью. Добавлял масла в огонь тревог и затянувшийся на несколько лет ремонт новой квартиры в Морском доме. Ведь это был не просто ремонт, а фактически полная перепланировка общежития в квартиру с переносом стен и пробивкой новых дверных проёмов. И хотя всё ремонтное хозяйство было в руках Людмилы Владимировны, отстраниться полностью у Фёдора Александровича всё одно не получалось.

Жизнь «на перекладных» терзала, но ещё больше мучила неизвестность в сроках окончания этой стройки, да и стресс от неминуемого переезда пугал ещё больше. Может быть, потому и работалось за письменным столом намного меньше, чем прежде. Впрочем, это походило на творческий отдых, на закачивание в себя новых сил, чтобы подняться выше, ведь литературный талант при Абрамове был.

Фёдору Абрамову, как и прежде, очень много писали читатели. И письма были разные – от восторженных до сдержанно-благодарственных. Случалось, критиковали, бывало, и успокаивали. Так, инвалид первой группы Сергей Владимирович Попов, по всей видимости, прочитав какое-то произведение Абрамова, 12 мая 1982 года сообщал:

«Цельнотянуто выходит у вас, Фёдор Александрович. Мудро и призывно. Жить и действовать хочется, а не помирать.

Пусть эстетствующие ленинградские умники шелестят по салонам: “Ф. Абрамов повторяется, Ф. Абрамов исписался, на сермяжно-лапотную Россию излишне оглядывается”. Не верьте им…»{48}

Конечно, подобные читательские письма были лечебным бальзамом израненной абрамовской душе. В них он находил не только поддержку своему слову, но и успокоение, доброе читательское признание и понимание значимости сделанного. Это был диалог писателя с читателем, пронизанный не только открытостью общения, но и исключительной привязанностью.

Начавшийся болезнями год нарушил действительно многое из задуманного.

12 июля в дневнике писателя появится такая запись:

«Ну что сделано за эти полгода: две-три статейки написал? Правда, была болезнь (воспаление лёгких), правда, была поездка в Финляндию, правда, вычитывал “Траву-мураву”…»