У меня появилась вера. Робкая вера. Я – типичная еврейка, постоянно задаю Богу вопросы: зачем это? Зачем это делать? Почему это должно быть так? У Виктора был свой Бог, однажды он написал произведение, которое назвал своей «робкой аллилуйей», но мы всегда соблюдали с ним субботу. Даже если я забывала, он подсказывал мне зажечь свечи, и это навевало на меня воспоминания о счастливом детстве, о родне в Добржиче.
После лагерей я бунтовала против религии, а потом стала находить какое-то утешение в ней и, когда училась в Праге, иногда ходила в синагогу, просто чтобы опять стать частью сообщества. Я слушала мужчин, певших на иврите, и вспоминала дедушку Леопольда, его баритон, запах хал, которые пекла бабушка.
Но для меня учитель веры – Бах. Он был мистиком. Когда он сочинял музыку, то не принадлежал к какой-либо определенной церкви, а писал ее, движимый протестом и страстью. Этот дух, дух баховского творчества, не покидал меня, спасал меня от смерти. Еще в детстве он стал для меня стержнем, я духовно развивалась, играя музыку Баха, говорящую о тайнах бытия. Бах – человек высшего мира. Бог повсюду с ним, когда он зачинает детей, когда пьет вино, поет, отчаивается, печалится.
Бах всегда дает утешение. Он позволяет нам прикоснуться к чему-то вечному, большему, чем наш человеческий мир.
Он наделяет благодатью.
Во всех испытаниях Бах поддерживал меня и в старости остался источником успокоения и радости. Я обязана ему всем. Когда меня спрашивают, что он значит для меня, я говорю: музыка Баха – это порядок среди хаоса, красота посреди уродства.
И того, и другого я повидала много, поэтому знаю, о чем говорю.
И я надеюсь только на то, что, когда я умру, про меня скажут, что я прожила свою жизнь достойно и возвратила силой музыки немного красоты в этот мир.
Для этого я и выжила, когда другие погибли. А кроме того, мне нравится думать, что Бах хотел бы, чтобы так со мной и произошло.
КОНЕЦ
Эпилог Музыкальный очерк последнего студента Зузаны Махана Эсфахани
Эпилог
Музыкальный очерк последнего студента Зузаны Махана Эсфахани
Я создам ложное впечатление, если скажу, что Зузана Ружичкова была всеми на свете признана величайшим клавесинистом конца XX века. Получится не вполне точная картина. В 1990–2000-е годы ее репутация стала неопределенной. На нее смотрели как на нечто страшно устаревшее, реликт ушедшей эпохи. Я думаю, это стоит подчеркнуть, поскольку ее «жития», кажется, обходят стороной этот момент. На самом же деле, когда я приехал учиться у нее, меня высмеивали (и сейчас высмеивают) коллеги за интерес к «динозавру».