Общему характеру грамматического строя языка «Жития» соответствовала его лексика с преобладающими в ней просторечными и диалектными словами и фразеологизмами. Следует отметить, что языковое чутье Софрония освободило его от диалектной ограниченности и привело к использованию помимо слов родного котлянского говора (восточноболгарского) также слов западных областей Болгарии, с населением которых ему пришлось общаться в течение десятилетия. К словам котлянского говора относятся: минуваше — проходило; заборавих — забыл; да приемниш — принять; тогива — тогда; заключил — посадил (в тюрьму); излазы — выходит; камто — к; найдоша — нашли; рогозина — рогожа. К западноболгарским относятся: докле — пока; да тража — искать; спроти — взамен, вместо; изгабосаха — провели, обманули[277].

Софроний не чуждался в «Житии» тюркизмов и грецизмов, прочно вошедших в речевой обиход его и его современников. Эти тюркизмы придают языку «Жития» своеобразный местный колорит, усиливают его экспрессивность и непосредственность. В отдельных случаях Софроний прибегал и к более редким грецизмам, проникшим из языка греческой церкви: октоих (название книги), афоресмо — запрещение, хиротониса — рукоположить; мартория — свидетельство; аргосва — запрещал; протосингел — владычный секретарь. Все эти языковые средства укладывались Софронием в предельно сжатую и особенно выразительную в своей лапидарности фразу, часто сдобренную остротой мысли, интонацией неприправленной горечи или легкого юмора.

Таковы общий облик и основное содержание «Жития» и характеристика Софрония — учителя и проповедника, просветителя и писателя, ревнителя славянского слова и борца за природный болгарский язык, дополненные чертами его общественно-политической деятельности последнего десятилетия жизни. Последователь Паисия Хилендарского, Софроний опередил его на поприще народного просвещения, в основу которого, по его убеждению, должен был лечь живой болгарский язык.

Автобиография Софрония содержит все элементы целеустремленного литературного произведения, рисующего безотрадную картину жизни и бедствий болгарского народа в условиях политического и духовного порабощения во второй половине XVIII в. Сила познавательного и эмоционального воздействия «Жития» на читателей кроется в живом чередовании описанных автором всевозможных эпизодов из его жизни, полной страданий, типичных ситуаций окружавшей его действительности, правдивых деталей быта и безыскусственности лиричного повествования. Пером мемуариста Софроний увековечил картины давней истории болгар, сохранил возможность последующим поколениям воспринять и перечувствовать это прошлое, соотнести его с расцветом болгарской современности.