По-видимому, ответы на эти вопросы должны привести нас к определению места и значения творчества каждого из названных писателей в литературном процессе славянского, а может быть, и европейского междуформационного периода. Такая задача, как мы полагаем, может найти свои исторические и теоретические основания скорее всего в том случае, если творчество Паисия и Софрония будет рассматриваться совместно, τ. e. в свойственных ему идейном единстве и жанрово-тематическом различии одновременно при соотнесении этих явлений с широким литературным окружением.

Для того чтобы ретроспективным путем приблизиться к рассмотрению поставленных вопросов, следует отметить, что на исходе затянувшегося (особенно в южнославянских и восточнославянских странах) феодального средневековья большое значение приобретают определенные закономерности преобразования тех традиционных жанров, которые веками господствовали в средневековых литературах. К таким наиболее важным жанрам средневековья принадлежали историография и агиография, т. е. как раз те жанры, которые, как увидим далее, имели прямое отношение к творчеству Паисия Хилендарского и косвенное — к творчеству Софрония Врачанского.

Средневековое литературное творчество развивалось преимущественно в строго регламентированных условиях той или иной сословно-корпоративной среды, непосредственно отражало ее прямолинейные идейные требования и устойчивые эстетические вкусы[278]. Длительное преобладание корпоративно-традиционных начал творчества способствовало тому, что направляющей формой средневекового литературного процесса стало развитие более или менее обособленных жанров, каждый из которых отвечал определенным идеологическим потребностям своей общественной среды и способен был соответственно им организовать литературное движение. Первоначально функция жанра была не столько литературной, сколько внелитературной, обусловленной нуждами социальной практики (религиозно-учительной, военной, политической, юридической, бытовой), и поэтому жанр (например, житие святого, воинская повесть, сатирическая новелла и т. п.) оказывался тем связующим звеном, которое соединяло определенные типовые формы социального самосознания и политического предназначения с общепринятыми в каждом таком случае формами их литературного воплощения. Литературные жанры в Древней Руси, например, постепенно исторически видоизменялись и образовывали сложные объединенные системы[279]. По мере приближения к новому времени постепенно возрастала индивидуализация авторского творчества, которая влекла за собой освобождение жанров от их внелитературных функций, нарушение привычных жанровых и стилистических традиций. Но вне традиций никакой литературный процесс вообще невозможен, и само появление новаторства осуществляется как борьба с традицией. Отсюда и сущность и форма литературного новаторства не могут быть произвольными, а, напротив, в значительной мере определяются теми унаследованными стереотипами, от которых писатели отталкиваются. Художественным «чудом» является качественная сущность литературной новации (определяющая ее индивидуальное и вечное значение), а не ее всегда исторически обусловленная типовая принадлежность.