Сложно избавиться от ощущения, что за этим стоит желание Гёте, чтобы его неповиновение поскорее забылось.

Итак, у Гёте были вполне конкретные причины для того, чтобы до поры до времени хранить в секрете свои планы. Это решение – отправиться в Италию – он хотел принять независимо от герцога. Помимо этой рациональной секретности существовала и иррациональная. Точно так же было и зимой 1777 года, когда Гёте планировал свое путешествие на Гарц. Тогда внешняя таинственность тоже перекликалась с внутренней мистификацией: от своего восхождения на гору Броккен Гёте ожидал божественного откровения в связи со своим решением остаться в Веймаре. Покровы тайны уберегают от посторонних глаз магический круг более высокого порядка. Те же самые соображения заставляли его держать в секрете и путешествие в Италию. Отправляясь в Рим, Гёте надеялся, что этот город исцелит его физические и душевные недуги. С суеверным страхом оберегал он чудодейственную силу этого места от разрушения в бесконечных разговорах. По прибытии в Рим он пишет герцогу: «Наконец-то я могу нарушить молчание и с радостью приветствовать Вас. Простите мне мою скрытность и это едва ли не подземное путешествие. Я и себе не решался признаться, куда направляюсь»[907].

До прибытия в Рим он, по сути, самовольно вышел из подчинения герцогу, теперь же снова вверяет ему свою судьбу. «Как долго я пробуду здесь, – пишет он в своем первом письме из Рима, – будет зависеть <…> только от Вас»[908]. Он находит все новые выражения, убеждая герцога в том, что в Веймар он вернется уже другим человеком, и герцог должен «сохранить в душе свою любовь, чтобы, возвратившись, я смог вместе с Вами наслаждаться той новой жизнью, ценить которую я только учусь здесь, на чужбине»[909].

Разумеется, герцога весьма озадачила скрытность Гёте, но таить обиду на него он не стал. Случилось так, как Гёте и хотел: по возвращении их дружба стала лишь крепче, получив новую основу. Что касается Шарлотты, то она так никогда и не простила ему его бегство в Италию и обманутое доверие. Узнав о его местонахождении, она первым делом потребовала вернуть ей отправленные ему письма.

К практической стороне секретности относилось и тщательное соблюдение инкогнито. Отправляясь в путешествие не под своим именем, Гёте рассчитывал на то, что под этим именем его не смогут заставить вернуться назад. Однако, как и в любой мистификации, инкогнито имело и более глубокое значение. В Зезенгейме, впервые оказавшись в доме Фридерике Брион, Гёте тоже предстал под чужим именем, переодетый бедным студентом. На Гарце он также находился инкогнито. Тогда он писал Шарлотте: «Это странное чувство – бродить по свету неузнанным; мне кажется, будто так я вернее ощущаю свое отношение к людям и вещам»[910].