Как правило, для своего маскарада Гёте выбирал персонажей более низкого социального статуса, надеясь увидеть мир в подлинном свете. Так не только другие проявляли большую открытость, но и он сам охотнее раскрывался в общении с другими, обнаруживая в себе новые стороны, прежде не находившие применения в жизни. В этом (внешнем) самоуничижении он, как ни странно, достигал большего раскрытия собственного Я. Позднее в письме Шиллеру он назовет этот усложненный способ самопредставления «врожденной странностью, из-за которой я спокойней чувствую себя, когда могу укрыть от человеческих глаз свое бытие, свои поступки, свои сочинения. Так, я всегда охотнее путешествую инкогнито, худшее платье предпочитаю лучшему, в разговоре с людьми незнакомыми или малознакомыми выбираю незначительные темы или по крайней мере подбираю менее значительные выражения, чтобы показаться легкомысленнее, чем я есть на самом деле; таким образом я, если так можно сказать, становлюсь между самим собой и своим внешним проявлением»[911].
В Италию он отправился как художник Иоганн Филипп Мёллер. Возведенный в дворянское сословие «действительный тайный советник» сбросил себе почти десять лет и погрузился в среду свободных и бедных художников – людей гораздо более низкого социального статуса, среди которых он, впрочем, чувствовал себя как рыба в воде.
Но вернемся к моменту отъезда. Приготовления к путешествию завершены. Служебные обязанности перераспределены столь продуманно и ловко, что он со спокойной совестью пишет герцогу: «В целом без меня сейчас вполне можно обойтись; что же до порученных мне особых дел, то я устроил все таким образом, что они некоторое время вполне могут продолжаться без моего участия; случись мне умереть, то и это не повлекло бы за собой серьезных последствий»[912].
В конце июля 1786 года Гёте, как и в прошлом году, уезжает на воды в Карлсбад. Он знает, что оттуда сразу же отправится в Италию, и поэтому еще в Веймаре готовится к продолжительному путешествию. Супруги Гердер в то время также находились в Карлсбаде, вскоре к этому обществу присоединились герцог и Шарлотта. Для Гёте – так, по крайней мере, казалось всем, кто его встречал, – это были приятные, беззаботные дни. По утрам – водные процедуры, днем – пешие прогулки, а вечером – беседы в дружеской компании. Гёте читает собравшимся фрагменты из «Фауста». Они подолгу разговаривают с герцогом, и однажды вечером, неожиданно для него и для себя самого, Гёте словно подводит итоги собственной жизни, оставляя герцогу своего роду духовное завещание. О своих ближайших планах он, однако, умалчивает.