24 апреля Гёте покидает Рим. За несколько дней до отъезда ясной лунной ночью он, чтобы попрощаться с городом, еще раз проходит по ставшей уже родной улице Корсо, поднимается на Капитолий, «высившийся подобно заколдованному замку в пустыне», оттуда идет к развалинам Римского форума и «величавым руинам» Колизея. «…не буду отрицать, – пишет он в “Итальянском путешествии”, – дрожь пробежала у меня по спине и ускорила мое возвращение».

Ему на память приходит «Элегия» Овидия, сочиненная им на Черном море после изгнания из Рима:

Себе самому он в этот момент кажется изгнанником, возвращающимся в место своей ссылки.

Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Возвращение в Веймар. Шарлотта фон Штейн и Кристиана Вульпиус. «Эротикон». «Римские элегии». Первая встреча с Шиллером. Моритц и переосмысление автономии искусства. Искусство и прочие жизненные силы. Снова Тассо и Антонио. Семейное счастье в охотничьем домике

24 апреля 1788 года Гёте покидает Рим в сопровождении композитора Филиппа Кристофа Кайзера – с ним Гёте познакомился еще во Франкфурте, всячески помогал ему, с ним вместе сочинял зингшпили и надеялся, что он напишет музыку для его «Эгмонта». Надежды оказались напрасными, зато Кайзер оказался отличным спутником и товарищем.

Письма Гёте к герцогу – а именно ему адресована большая часть писем, отправленных по пути домой, – уже лишены того пафоса, с которым он сообщает о своей готовности вернуться в письме от 18 марта: «Господин мой, вот я, делай со своим слугой что пожелаешь»[1010]. Теперь он даже не пытается скрыть свою досаду и взошедший на ее почве цинизм. Его недовольство проявляется и в недоброжелательных отзывах об архитектуре и живописи, как будто его энтузиазм внезапно иссяк. Для строительства Миланского собора его архитекторы, по мнению Гёте, «втиснули целую гору мрамора в безвкуснейшие формы»[1011]. Его раздражают не только отдельные произведения искусства, но и он сам: «Потому что я, к слову, совершенно одичал, – пишет он герцогу 23 мая, – я всю свою жизнь не много стоил, и единственное мое утешение в том, что я не удивлю Вас значительными изменениями в своей натуре»[1012].

По всей видимости, Гёте не сильно беспокоит то, что это замечание резко противоречит его прежним уверениям, что домой он вернется «изменившимся», «преображенным» и «очищенным» человеком, чтобы еще лучше, чем прежде, служить герцогу. Вместо этого в его письмах надолго утверждается невеселый тон. «Прощание с Римом стоило мне дороже, чем я могу себе это позволить в свои годы»[1013], – пишет он в упомянутом письме герцогу. Для перехода через Альпы Гёте покупает себе молоток, чтобы, как он признается в письме Кнебелю, «колотить по камням, выбивая смертельную тоску из души»[1014].