Затем, задолго до Гаса Ван Сента[117], Хупер покадрово воспроизводит легендарную сцену в душе: некто с ножом в руке заходит в ванную, отдергивает занавеску и наносит удары кричащей девушке. И тут же нож оказывается резиновым, Эми срывает со злодея маску, и мы видим под ней ее мерзко хохочущего десятилетнего братца Джоуи (Шон Карсон).
Все это вроде бы снято как шутка, но в эпизоде есть что-то отталкивающее, как и в каждом из персонажей фильма. Во всем фильме звенит какая-то циничная, тревожащая нота, и начинает она звенеть именно здесь.
Коварное нападение Джоуи – не просто хулиганская проделка. Перед нами настоящий мелкий ублюдок с явной склонностью к сексуальному насилию. Каждый младший брат знает, что пробраться в комнату старшей сестры и застать ее голой – страшное преступление, за которое можно огрести по полной. Но сорвать занавеску в душе и тыкать в ее голое тело резиновым ножом?
Это тот самый момент, когда «нам надо серьезно поговорить о Джоуи».
Когда она произносит эти слова, они не звучат как клише или истерика. По ним понятно, что парню
Почему бы не рассказать матери, что натворил мелкий говнюк? Родители уж точно навешают ему за такое поведение.
Однако сцена дает нам понять, что Эми и Джоуи давно ведут между собою тайную садистскую войну. Эту войну они скрывают от родителей (которым, как не раз показано в фильме, они вообще ничего не рассказывают).
Можно, конечно, воспринимать эпизод буквально и отказываться видеть в нем какой-либо реалистический подтекст. Это просто эффектное начало хоррора, в котором режиссер заодно передает привет Хичкоку. Шутка, прикол, ничего больше. Но эпизод