– Спит, твой-то? – поинтересовался хозяин.

– Спит, намаялся.

– Ты кого хошь намаешь.

– Дядя Трофим.

– Ладно, не дуйся. Сам-то зачем пожалует?

– Не пытай, не нашего ума это дело.

– Так-то оно так, – вздохнул Трофим. – Тайком приедет?

– Тайком. Может, оцепление выставят, не знаю, мне не докладывают.

– Ох, Анька, не сидится на жопе тебе, все приключениев ищешь.

– А чего мне? Один раз живем. – В этом была вся Анька Ерохина. – Сам как, дядька Трофим? Как улов?

– Небогатый, – буркнул Трофим. – Народишко измельчал. – Он замолк, словно прислушиваясь. Зотов затаил дыхание. – Давеча двое пришли, старый да молодой. Попросились переночевать. Ну я чего? Добрая душа – проходите, пожалуйста, места много напасено. Старичок шустрый такой, Митричем звать. Разговорился я с ним, душевный оказался дедок. Ему б на печке вшей щелкать, а он воюет. Пожрали, ироды, и спать завалились. Я обождал немного да удавочкой старого придушил. А он, сука, крепкий попался, захрипел напоследок. Молодой, рыженький такой, в конопушечках весь, как яблочко гнилое, вскинулся, спросонья винтовку нашаривает, пришлось долбануть обушком. Рубаху жалко, кровякой испортил, ох, хороша рубаха была. Такую на рынке на кусок мяса можно сменять. Остался без мяса. Всего улова: одежонка худая, два зуба золотых, полтыщи рублей да старые сапоги. Тьфу, слезы одни.

Зотов ничего толком не понял, кроме главного – сраный Трофим убил неких постояльцев ради жалкого барахла. Охренеть. А ведь сразу здесь не понравилось, чуйку не обмануть. Ну Анька, ну и сука.

– В другой раз повезет, – утешила собеседника Анна. Признания лесника ее никоим образом не смутили. Будто так и положено.

– Повезет, – насмешливо всхрапнул Трофим и мечтательно причмокнул. – Помнишь, зимой немчиков прихватил с мотоциклой? Заблудились в пургу. Вот навар так навар – часы золотые с цепочкой, вторые на руку, портсигар чистого серебра, деньги в кожаном портмоне, два автомата, кинжал с орлом. А мотоцикла? Машина – зверь! В болотине топил – плакал, истинный крест.

– Полно жалиться, дядька Трофим. Полные закрома уж, наверно, набил.

– Кхе-кхе, – многозначительно закашлялся Трофим. – Кому война, а кому мать родна. В мутной водичке завсегда лучше ловится. Кончится все, поживу человеком, хватит, намаялся.

– Про меня не забудь, как жить человеком начнешь.

Зотов нечаянно налег на дверь. Тишину прорезал едва различимый протяжненький скрип. Идиот. Разговор оборвался. Равномерно тикали ходики на стене. Чик-чик, чик-чик. Кровь в висках закипела. Послышался стук отодвинутого стула и мягкие крадущиеся шаги. Дверь резко распахнулась, Анна, возникшая на пороге, подозрительно прищурилась. Зотов спал, уютно свернувшись калачиком.