Карпин кивком указал под ноги. В жидком черничнике лежал труп в советской военной форме. Ощеренный череп с остатками плоти смотрел с затаенной усмешкой, из глазницы черными слезинками тянулась вереница деловито-сосредоточенных муравьев. Зотов сделал шаг.

– Стой, – прошипел лейтенант.

– Чисто тут, – отозвался Зотов, многозначительно указав на разоравшихся птиц. Без опаски вышел на просвет и склонился над павшим. Боец пролежал тут всю зиму, гимнастерка превратилась в осклизлое месиво. Скелет сохранился полностью: война распугала крупное зверье, а мелочь смогла погрызть только мягкое. Потом тело замело толщей снегов. А когда оттаяло, даже волки побрезговали, серым хищникам хватало свежатины. Зотов открыл перочинный нож, гнилая ткань расползлась под наточенным лезвием. В нос ударил нестерпимый смрад разложившейся плоти, показалось синюшно-коричневое мясо, насохшее на костях. Копошащиеся черви замотали острыми безглазыми головами.

– Гадость какая, – выругался подошедший радист, любопытно заглянувший через плечо. Группа выбралась на поляну.

– По сторонам приглядывайте, – приказал лейтенант.

– Здесь еще один, – обрадовал Волжин. – Ого, и еще.

Зотов направился к уцелевшим палаткам. Второй скелет лежал в траве. Кости ног были замотаны отсыревшим бинтом. На сохранившихся петлицах «шпала» и эмблема в виде крыльев и пропеллера. Капитан авиации. Фуражка, похожая на грязный блин, темнела чуть в стороне. Третий скелет принадлежал пехотному сержанту без галифе и сапог.

– Паскудное место. – Капустин заозирался по сторонам.

– Медсанбат, – тихонечко, словно боясь потревожить мертвых, сказал Зотов, сопоставив красные кресты, полуистлевшие бинты и принадлежность убитых к разным родам войск. – С осени лежат.

Разведчики угрюмо молчали. Осенью сорок первого немец стремительно рвался к Москве, линия фронта сломалась, танковые клинья Гудериана сходу прорвали оборону пятидесятой армии генерала Петрова и замкнули кольцо. К концу октября из окружения, небольшими группами, вышли несколько тысяч человек, остальных поглотили жадные недра брянских болот.

Зотов шел, внимательно глядя под ноги. Всюду тела, снарядные ящики, котелки, пустые консервные банки, кучи заплесневевшего, окровавленного белья. Остовы рассохшихся телег, рядом, вонючими грудами, конские туши, расправившие жуткие веера выперших ребер. Несколько медицинских носилок, возле них останки солдат в наброшенных поверх формы белых халатах. На носилках трупы в бинтах. Зотов отдернул полог единственной устоявшей палатки и прикрыл нос шарфом. Война превратила сердце в кусок холодного камня, убила чувства, выжгла эмоции. Свет проникал в палатку косыми лучами. С мерзким писком брызнуло мышиное племя. На операционном столе, безвольно свесив руки по сторонам, разметался обнаженный мертвец. На земляном полу вповалку лежали мужчина и две женщины в грязных белых халатах. Разложение и грызуны успели основательно поработать. Одна медсестра кошмарно улыбалась объеденными губами, показывая мелкие ровные зубы. Другая упала на живот, рассыпав копну густых золотистых волос. Пухлый, невысокого роста военврач до сих пор сжимал скальпель в руке. Снаружи стреляли, гибли люди, а медики выполняли свой долг. Они уже ничего не чувствовали, скорее всего. Зотову приходилось наблюдать за работой полковых госпиталей в сотне метров от переднего края. Военврачи оперировали по двадцать часов, превращаясь из людей в кровавый конвейер. Под каблуком захрустели разбитые ампулы и стеклянные шприцы.