– Ну чего там? – Следом сунулся лейтенант. Зотов посторонился и шагнул обратно на солнце, спасаясь от морозной дрожи, пробежавшей вдоль позвоночника.

Карпин заглянул в палатку и сразу отошел, зрачки неимоверно расширились.

«Такого ты еще не видел», – с непривычным злорадством подумал Зотов.

– Сучары, – глухо обронил лейтенант.

Зотов присел и зачерпнул горсть темных пузатых гильз, смешанных с листвой и хвоей.

– От «шмайссера», девять на девятнадцать парабеллум, – кивнул Карпин. Зотов краем глаза отметил, как лейтенант добела сжал кулаки. Смотри, лейтенант, смотри.

– Боеприпасы не экономили, мрази, – подтвердил Зотов. Медсанбат не успел эвакуироваться, а может, и не пытался. Раненых слишком много, транспорта нет, и врачи решили остаться, уповая на милость победителей и законы войны. Зотов указал в сторону просеки: – Немцы вышли с дороги и открыли огонь. Никто не ушел.

В ушах, словно наяву, слышались автоматные очереди, крики умирающих, истошный визг лошадей. Немцы с арийской методичностью избавлялись от ненужной обузы.

– Похоронить бы ребят. И девчат. – Егорыч стащил с головы пилотку и принялся нервно мять в больших натруженных ладонях. – Плохо им так.

– Нет времени, Егорыч, – откликнулся Карпин.

– Знаю. Баб-то за что? Мрази. – Старшина вздохнул и зашагал через поляну.

Зотов видел, как он шепотом разговаривал с мертвецами и закрывал лица кусками гнилого брезента.

– Тов… товарищ лейтенант! – осипшим голосом позвал Волжин. – Идите сюда, тут такое… такое!

Первым Зотов увидел блюющего в кустах радиста. Толком не завтракали, поэтому Капустин в жутких конвульсиях давил из себя желтую вонючую слизь и исступленно мотал головой. Сашка Волжин, бледный как полотно, окаменел на краю небольшого овражка.

Это был и не овражек вовсе, промоина метра полтора глубиной, с пологими песчаными склонами, заросшими прошлогодней травой. На дне груда тел в обрывках солдатской формы. Зотов вдохнул, как перед нырком в глубину, и спрыгнул. Под ногой поехал песок, с сонным жужжанием поднялась туча зеленых откормившихся мух. Трупов было больше десятка, все полураздеты и перемотаны слоями бинтов. Картинка из ночного кошмара. Немцы притащили тяжелораненых и сбросили живой шевелящейся кучей. Зотов поморщился при виде расплющенных прикладами голов и вспоротых животов. Добивали штыками, ногами, палками, камнями, просто глумились. В глаза забиты винтовочные гильзы, на лицах и спинах ножами вырезаны звезды, которые не успело скрыть разложение. Как может человек дойти до такого? Как он спит после того, как упивался кровью и страхом, как смотрит в глаза своим детям? О чем думает, вспоминая убитых? Как этими руками прикасается к матери или жене? Безумие.