Я исключил из обихода те средства, которые, как мне казалось, не позволяли добиться желаемого. Исключил итерацию, фотонный воск, расщепители генов, роботехнику, большинство голотрафического оборудования. В конце концов вся моя техника свелась к одному старому методу и одному новому. Я решил написать маслом обычный плоский портрет и даже взял со склада свои любимые кисти: из свиной щетины и соболиные.

В качестве нового метода я выбрал органический гештальт-компилятор — такие используют для записи эмоциодисков при создании гологолли, вроде ваших Джейсона и Элисон.

Я нанес на холст первый мазок, и вдруг мне пришло в голову, что картина будет называться «Ее тайная рана».

«Это еще что такое? — подумал я. — Что за рана? И почему тайная?» Ответа не было. Я подлил растворитель в умбру и стал делать на бумаге наброски, пытаясь нащупать тайную рану Джин.

Я целый век не брал кисти в руки, приходилось учиться заново, но дело шло гладко, и скоро я уже начал писать сюжеты из нашей совместной жизни. Взлеты и падения, чудеса понимания, измены. В один прекрасный день до меня дошло, что это не ее рана, а моя, и называется она одиночеством.

Что есть одиночество, марен? Я говорю о цивилизованной его разновидности, с которой мы все встречались. Даже в самые тесные любовные объятия оно умудряется проскользнуть, и что же тогда?

Впрочем, не такая уж это обширная тема. Любой ребенок, сидящий один в своей комнате, исчерпывает ее за какой-нибудь час.

А вот в глубине одиночеству не откажешь. Оно глубже, чем океан, но тайны в этих глубинах опять-таки нет. Храброе дитя, приведенное мной в пример, с первой же попытки опускается на самое дно. И поскольку жизнь там невозможна, дитя опять всплывает на поверхность, нисколько не пострадав.

Чтобы побыть там подольше, нужны дыхательные приспособления: воображаемые друзья, наркотики, алкоголь, отупляющие развлечения, хобби, железный режим, домашние животные. (Животные, оставляя в стороне вашего ласкунчика Мэрфи, лучшие пособники одиночества.) С помощью всего этого несчастный исследователь может испытать одиночество во всем ужасе его продолжительности.

Знаете ли вы, что обонятельные нервы, воспринимающие один и тот же запах (даже мой) всего несколько минут, привыкают к нему, как моя дочь говорила, и перестают посылать сигнал в мозг?

Так и боль, почти всякая, со временем притупляется. Говорят, время лечит. Это относится даже к потере любимых, самой невыносимой из всех жизненных болей. Она отходит на задний план и сосуществует там со страданиями второго порядка. Только наш друг одиночество с каждым часом растет и крепнет. Его игла остается такой же острой, как вчера и на прошлой неделе.