Ава заговорила не сразу. Она постаралась сохранить свой голос спокойным.

– В Драйп-Тауне ты бывал только в базарный день, но ты никогда там не жил, и ты не слышал, что́ за глаза говорят о нас жители города. А жители Роанфлэра еще более заносчивые. Для них такие люди, как мы с тобой, – отребье, мусор, который не жалко выбросить. Ты не найдешь там счастья…

– Времена меняются, – заводясь, перебил сестру Шоу. – Все губернаторы и генералы набирают людей! Открываются новые возможности…

– Ты никогда не станешь Раскрывшимся! – объявила Ава, переходя на крик. – И это мое последнее слово!

– Только из того, что у тебя не получилось, еще не значит, что и у меня ничего не выйдет! Быть может, когда Раскроется моя натура, я стану кем-то важным!

Ава вздрогнула, словно от пощечины. Не сразу ей удалось сглотнуть комок в горле.

– Ты ничего не понимаешь…

Но Шоу уже сорвал с рук перчатки и швырнул их на землю.

– Не трудись сегодня вечером готовить ужин на мою долю! Я не собираюсь жить с тем, кто в меня не верит.

На глазах у своих ошеломленных приятелей парень бежал прочь с мусорных приисков.

Застыв на месте, Ава проводила его взглядом. Затем, посмотрев на солнце, она вздохнула и продолжила разбирать мусор в лотке.

* * *

Ава рассеянно гладила лежащую на столе фотографию, единственную семейную фотографию, которую позволили себе сделать ее родители. Она обошлась им во все сбережения, которые удалось отложить за целый год работы на приисках. Они всей семьей сидели неподвижно в единственной студии в Драйп-Тауне, мысленно приказывая себе не моргать, а светохудожник медленно творил свое чудо, запечатлевая их образ на покрытой серебром медной пластинке.

На фотографии отец и мать стояли по обе стороны от восемнадцатилетней Авы, одетой в строгое платье, выдаваемое губернатором одаренным юношам и девушкам, отобранным для того, чтобы стать Раскрывшимися. Родители постарались следовать наставлению светохудожника и расслабить лицо, вместо того чтобы улыбаться (такое выражение невозможно было сохранить достаточно долго, чтобы фотографический процесс запечатлел его несмазанным), но Ава видела гордость в приподнятых уголках их ртов, в руке матери, обхватившей ее за талию. Шоу, на тот момент одиннадцатилетний мальчишка, стоял перед Авой и чуть сбоку; лицо его было смазанным, поскольку он не мог удержаться и то и дело с восхищением оборачивался на свою старшую сестру.

Сколько тогда было надежды, мечтаний о преобразованной жизни, о возможностях, которые откроются в Роанфлэре, о возвышении семейства от мусорных приисков к богатству и положению в обществе.