Но все это было разбито вдребезги.

«Только из того, что у тебя не получилось…»

У Авы перед глазами возник образ матери, иссушенной, истощенной болезнью, умирающей на заплесневелой подстилке в углу плохо освещенной хижины.

«Береги своего брата! Не отпускай его из дома! – хрипя, выдавила мать. – Он неугомонный, у него дерзкое сердце. Но индейке не дано парить в небе подобно орлу, и нам не дано быть теми, кем мы не являемся».

Ава откусила кусок безвкусного продуктового пайка, запивая его чашкой чая, приготовленного из отвара корня арука. Арук, выносливый сорняк, был практически единственным растением, процветающим в префектуре Драйп, где земля была настолько отравлена мусорными приисками, что после Чумы больше не росли никакие злаки. Чай из арука был горьким на вкус, и Шоу всегда сравнивал его с болотной жижей. Впервые за целый год ужиная в одиночестве, Ава поймала себя на том, как же ей не хватает непрестанных жалоб брата.

Было уже так поздно, что комната освещалась лишь дровяной печкой с разогревающимся на ней паяльником. Ава встала, решив, что нужно отправиться на поиски Шоу. В конце концов, она его старшая сестра и не должна обращать внимания на его слова, сказанные в гневе.

Дойдя до двери, Ава остановилась.

«У Шоу все хорошо. Сегодня его накормят в семье кого-нибудь из друзей. Он уже не мальчик, и, возможно, ему нужно побыть какое-то время вдали от меня, чтобы все понять».

Вымыв миску и кружку, Ава убрала их и села у печки, аккуратно работая паяльником, чтобы извлечь электронные компоненты, заключенные в сегодняшнем улове пластмассовых плат. Работая, она слышала вдалеке крики сов, охотящихся на мелких грызунов в зарослях арука. Ставни громыхали в порывах ветра. Погрузившись в монотонные, однообразные движения, Ава успокоилась. Мысли о шайках бандитов и грабителей, о жизни в роскоши в далекой столице, о честолюбивых устремлениях и войне угасли.

«Времена меняются».

«А что, если Шоу прав? Что, если я стала слепа и не вижу перемен? Быть может, я слишком робкая, глубоко раненная тем путем, по которому прошла, чересчур привязана к этой серой, безликой жизни тяжкого труда, к знакомым местам?»

Остановившись, Ава внимательно посмотрела на прямоугольный кусок пластика в руке. Ряд светодиодов вверху говорил о том, что когда-то давно это, скорее всего, был какой-то освещенный знак. Надпись, напечатанная старинным шрифтом, была едва различима. Ава с большим трудом разобрала загадочные слова: «ЭКОПОЛИС БОЛЬШОЙ РОАНФЛЭР, СТОЛИЧНЫЙ МЕГАПОЛИС».

Понять это название невозможно. Бессмысленная абстракция, чем-то напоминающая заклинание, призыв.