В комнате темно и тепло, в воздухе стоит запах камфары. В слабом свете, проникающем в щель между дверями, я поправляю одеяла, устраивая себе уютное гнездышко.

Шаги часовых гулко разносятся по коридору, в который выходит моя спальня. Каждый раз, когда один из них заворачивает за угол, бряцание меча и доспехов означает, что прошла еще какая-то доля часа, приблизив меня к утру.

Я мысленно прокручиваю в голове разговор монашки с моим отцом.

– Отдайте ее мне. Она станет моей ученицей.

– Хоть я и польщен милостивым вниманием Будды, я вынужден отказаться. Место моей дочери дома, рядом со мной.

– Вы можете отдать мне ее по доброй воле, или же я заберу ее без вашего благословения.

– Ты угрожаешь мне похищением? Знай, что я добился места в жизни своим мечом, и мой дом охраняют пятьдесят вооруженных воинов, каждый из которых без колебаний отдаст жизнь за свою юную госпожу.

– Я не угрожаю – я просто сообщаю. Даже если ты поместишь свою дочь в железный сундук, опутаешь сундук бронзовыми цепями и бросишь на дно моря, я заберу ее с той же легкостью, с какой режу хлеб вот этим кинжалом.

Последовала холодная яркая металлическая вспышка. Отец выхватил меч, от скрежета лезвия по ножнам у меня екнуло сердце.

Но монашка уже исчезла, оставив после себя лишь несколько прядей седых волос, парящих в воздухе в косых лучах солнца. Мой отец ошеломленно потрогал рукой лицо там, где по щеке скользнул кинжал.

Волосы упали на землю; отец отнял руку от лица. У него на щеке оголилась полоска кожи, бледная, как каменные плиты дороги в свете утреннего солнца. Крови не было.