— Мы… — кашляет. — Простите. Мы с Маки служили вместе. Верней, не совсем вместе: он был офицером, я — рядовым, а между ними пропасть размером с каньон, так что… Он был моим командиром, да. Так будет вернее. Но несмотря на эту самую пропасть между капитаном и сраным рядовым, которых могли в любой момент набрать хоть тысячу, он полез спасать меня и таких же сраных рядовых. Нарушил приказ, пожертвовал карьерой, вылетел из армии, которая была для него всем, умер в первый раз. Клинически, — уточнил Эрвин, когда наткнулся на недоумевающий взгляд священника. — Ну, в общем, он тогда спас меня. Во второй раз всё было немного иначе: Маки мог сбежать из Блю Ай один, но он и тогда попёрся меня выручать, хотя не знал здания, не был вооружён и вообще не представлял, во что ввязывается. И опять вытащил. Ну и в третий раз — тут, конечно, без героизма обошлось, и вся заслуга Маки в том, что он столкнул меня с крыши, но всё же, всё же…

Бродяга всхрапнул и снова тихонько засопел. Эрвин посмотрел на него так, будто хотел разложить взглядом на атомы.

— В последние дни покойный очень хотел стать хорошим человеком, — продолжил скаут. — Почему-то для него это было так важно, что он творил полную херн… Простите, святой отец. Я хотел сказать, полную ерунду. Неправильную ерунду. Но, несмотря ни на что, я могу сказать, что всё это время он и так был хорошим человеком. Ну и мудаком иногда, но кто из нас без греха?.. Ой, ещё раз простите, святой отец. Как-то вот так… — он посмотрел на спокойное бледное лицо своего командира. — Что ж, прощайте, кэп. Увидимся на той стороне.

Через три часа.

Пустой бар. Сквозь жалюзи пробиваются полоски дневного света, по которым то и дело скользят тени прохожих. Новые столики, уютные диваны, на которых ещё никто не сидел, нетронутая доска для дартса. Стены задрапированы зелёной тканью и скрыты за деревянными панелями, от которых опьяняюще пахнет смолой и лаком. Едва слышно гудит холодильник с бутылочным пивом. Изнывающий от жары город бурлит жизнью и шумит совсем рядом, а тут — прохлада, полутьма и тишина.

Монетка, падающая в музыкальный автомат, лязгает неприлично громко, как свалившееся с высоты жестяное ведро.

— Налей мне ещё!

Голос давно умершего музыканта тщательно выводит: «I don't want to set the world on fire».

— Нет, так дело не пойдёт. Я не успел открыться, а ты хочешь меня разорить?

— Блядь, Маки, это я купил тебе этот бар, а ты зажал мне стакан бухла?

— Да, но тут остался всего стакан до полной бутылки!.. — проворчал я, но всё-таки налил скауту, который сидел с другой стороны барной стойки.