Сбросив один груз и тут же ощутив другой, в один миг заново схваченный воспоминаниями и мыслями, прерванными сном, словно заново вспомнив себя, неподвижно-пристально он смотрел в разгонявшийся пейзаж. Со свежестью чувств хорошо выспавшегося человека ощущая все то, что вполсилы ощущал утром, уже ясно все видя, зная, что сейчас быстро и без труда доберется до сути, он понимал, почему вчера мог совершить убийство.

От момента выстрела откатывая время назад, когда он без раздумий согласился на предложение Сергачева, потом еще назад, когда, откинув более выгодные варианты, он ввязался в проект по разработке военной техники, который никому тогда не был нужен, потом еще назад, в советские времена, когда он просиживал до глубокой ночи с такими же, как он, разработчиками в лаборатории с гремящим двадцатью четырьмя вентиляторами компьютером, электрочайником в углу, горой поставленных друг на друга осциллографов и старым советским магнитофоном, игравшим Black Sabbath, потом еще назад, когда школьником он читал книги о походах Евгения Савойского, Фридриха и Суворова, он понимал, что было что-то в нем самом, что сделало его готовым к этому выстрелу задолго до того, как он нажал на спусковой крючок, вечная заточенность на выполнение задания, которое было абсолютной ценностью, а все остальное – пустяком, все это с детства было само собой разумеющимся и естественным для него. Он не раздумывал, когда получил задание, он не раздумывал, когда нажимал на спусковой крючок, он не взвешивал и не размышлял, прежде чем убить Вовчика, ему не о чем было размышлять, он убил его по инерции жизни, с радостью готовый сделать что-то для страны, он въехал в этот выстрел как в давно наезженную колею, ради всего лучшего, что он любил в жизни и считал важным в самом себе, он выстрелил в соотечественника. И выстрел этот был бесполезным – помня последний крик Вадика перед смертью, с абсолютной ясностью он понял, что Вадик без всякой помощи сам разоружил бы Вовчика, как профессионал он был на голову выше его, для этого ему никто не был нужен.

На мгновенье он похолодел от самого страшного – ему показалось, что все, о чем он сейчас думает, он понимал за секунду до выстрела. Пусть сокращенно, но он понимал, что должен вмешаться, пока Вадик все не сделает сам, словно новобранец, призванный в самом конце войны, когда победа была уже всем ясна, спешащий хоть чем-то отметиться на войне и воплотить мальчишеские мечты, он вклинился со своим пистолетом туда, куда не должен был соваться, ради лелеемого ощущения приобщенности к делу, ради будущей гордости и внутреннего самодовольства он выстрелил в человека.