– Рассказала? – не утерпела Дайнека.

Старик обхватил голову руками.

– Ой, что тут началось! В кино не увидать, в книжках не прочитать. Она заплакала и давай говорить… В тот день, в аккурат перед свадьбой, когда Митя, сынок этой старухи, в баню пошел, к ним во двор залезла Хохлиха. Ее в деревне ведьмой считали. Повадилась она лазать через забор, коров соседских доить. Залезла Хохлиха во двор, прокралась в сарай, а в бане Митя с кем-то ругается. Прислушалась у двери – там такой разговор… Митя кричит: «Ты пошто Маньку спортил! Баб тебе не хватат?»

– Ну? – Сидя на стуле, Дайнека наклонилась вперед.

– Тот ему отвечает: «Отпусти, не то плохо будет». Видно, не отпустил. Тюкнули его топором.

– Кто был тот второй?

– Хохлиха сказала, кто-то с Покосного. В тот день как раз из их конторы трое на конях приезжали.

– Так и не узнали, кто это сделал?

– Как не узнал… – Прохор Федотович прищурился. – Я потом к Хохлихе пошел. Она – в крик. С ней не стал церемониться, сразу в подпол загнал. Пока, говорю, не скажешь, не выпущу. Все ж таки – ведьма. Мало ли что…

– Это все россказни, неужели вы не понимаете, – усмехнулась Дайнека.

– Это вы теперь такие все умные. А мы тогда верили и боялись.

– Неужели наколдовала?

Старик махнул рукой.

– Где там… В подполе до ночи просидела. Как выпустил, все рассказала. Только начала не с того, как Митю убили, а все про Петрушу Кустова, мужа Манечки говорила. Он перед смертью пришел к ней, зерна полмешка принес, чтобы она наколдовала и Манечка в деревню вернулась.

– И что Хохлиха?

– Голову ему задурила, позарилась на зерно.

– Петруша поверил, что Манечка в деревню вернется?

– Хохлиха пообещала. Воск в воду лила, молитвы читала. Потом, чтобы задобрить его, сказала, что на обидчика Маниного, того, кто ее обрюхатил и Митю погубил, навела страшную порчу. Тут Петруша за горло ее схватил и пообещал, что удавит, если она не скажет ему, кто тот человек.

– Сказала?

– Сказала. Петруша вмиг ее отпустил, и как был в рубашке, штанах, босиком – выбежал из избы. Утром она его в колодце нашла.