– Полагаю, что вы следите за этим делом. И помните девочек.

– Я связана обязательством сохранять конфиденциальность, – отвечает Оттилия Стенлунд. – Если я вам что-либо расскажу, это будет считаться должностным преступлением.

Малин чувствует, как в ней начинает клокотать ярость, и шипит в трубку:

– Их разорвало на куски. Вы понимаете это? Из тех милых младенцев, которых вы помогли пристроить в новую семью, выросли замечательные девочки, которые потом превратились в куски обгоревшего мяса и окровавленные ошметки. Так что не говорите мне про…

Зак подбегает с другой стороны машины, вырывает у нее из рук мобильник, и Малин чувствует, как у нее чернеет в глазах, ей тяжело дышать, она хватается за крышу машины, вляпываясь в теплый птичий помет, и слышит, как Зак говорит в трубку:

– Простите, моя коллега взволнована. Мы все в большом стрессе. Не могли бы вы сделать исключение – на решение суда об отмене конфиденциальности уйдет время, а времени у нас как раз и нет.

Мир снова проясняется.

Слова Зака, с ноткой обреченности в голосе:

– Стало быть, вы не можете сделать исключение. Ну что ж, спасибо.

Он нажимает на кнопку, отключаясь, и говорит:

– Она боится. Разве ты не поняла это по ее голосу? Она напугана до чертиков.

В половине пятого Зак высаживает Малин у ее дома.

Они сами, Бёрье Сверд и Вальдемар Экенберг, а также Юхан Якобсон весь день пятницы разговаривали с разными людьми, имевшими отношение к семье Вигерё. Ничего ценного выяснить не удалось. Об усыновлении, похоже, никто не знал, а семья казалась всем почти невероятно счастливой.

Снова напомнили о себе ребята из СЭПО.

Идут по тому же следу? Вполне вероятно. Свен Шёман сообщал им о ходе следствия, как ему было приказано, и кто знает, что эти типы делают с полученной информацией.

«Оттилия Стенлунд – мой единственный путь вперед», – мысленно констатирует Малин.

«Pull & Bear» открылся, и она останавливается у дверей паба, ожидая, что на нее накатит тяга к алкоголю, однако ничего не испытывает, стоя перед красно-желтыми окнами. Ей хочется домой, в свою квартиру, и вскоре она сидит на диване в гостиной и смотрит в одну точку.

Туве у Янне.

Какая же он свинья!

И тут по телу пробегают мурашки, и Малин спрыгивает с дивана – нужно что-то сделать с этим чувством неприкаянности; она не в состоянии сидеть и смотреть на обшарпанные стены квартиры, слышать тиканье икеевских часов. Рывком вытаскивает из шкафа свой спортивный костюм, находит потрепанные кроссовки «Найк» и уже через несколько минут бежит, обгоняя немногочисленных гуляющих по набережной.