– И что вы о нем думали?

– Он принадлежал к известному мне типу людей. Я бы за такого никогда не вышла замуж. Слишком уж одержим своей работой, обществом. Для таких, как он, что правильно, а что неправильно – вопрос первостепенной важности. Я говорю не о нравственности, конечно, а о таких вещах, как десертные вилки, благодарственные записки, надлежащая одежда.

– Прошу прощения, мадам Дюбуа, но все эти вещи важны и для вас.

– Они важны, потому что это мой выбор, старший инспектор. Но если бы вы приехали в полосатой рубашке и при галстуке в горошек, я бы не стала вас просить переодеться. А месье Морроу попросил бы. Или дал бы вам понять, что это неприемлемо. Он легко оскорблялся. Он очень точно знал свое место. И ваше. – Она улыбнулась ему.

– Но любой человек – это не только то, о чем вы сказали. А по вашим словам, вы его хорошо знали.

– Вы очень умны. Наверное, поэтому вас и назначили главой Квебекской полиции.

– К сожалению, всего лишь отдела по расследованию убийств.

– Непременно назначат. Я обязательно приеду на церемонию принесения вами присяги.

– Боюсь, что такое назначение кончится для меня нахлобучкой от мадам Гамаш, – сказал он.

Мадам Дюбуа остановилась посреди веранды, где в вырезе древесного настила торчал ствол громадного клена. Она повернулась и посмотрела на Гамаша:

– Мне нравился Чарльз Морроу. Да, он был человеком напыщенным, но обладал чувством юмора и имел немало хороших друзей. О человеке можно судить по его друзьям. Или по их отсутствию. Пробуждают ли они друг в друге лучшие чувства или же постоянно сплетничают, стремясь уничтожить других? Посыпают ли раны солью? Чарльз Морроу ненавидел сплетни. А его лучшим другом был Берт Финни. Уже одно это говорит о многом, a mon avis.[79] Если бы месье Финни был свободен, я бы сама взяла его в мужья.

Мадам Дюбуа не отвернулась, не опустила глаза, и голос ее не прозвучал вызывающе, когда она сделала это примечательное заявление. Она просто говорила правду, о чем и свидетельствовал ее вид.

– Почему?

– Мне нравятся мужчины, которые умеют считать, – сказала она.

– Этим он занимался сегодня утром на пристани.

– Возможно, он и сейчас этим занят. Ему считать не пересчитать.

– Вообще-то, двадцать миллионов.

– Правда? Так много? Ничего, у него острый глаз, – сказала она и рассмеялась.

Гамаш посмотрел ей через плечо, где даже в сумерках светился белый мрамор. Она проследила за его взглядом.

– Возвращаясь к статуе… Вы все же согласились ее поставить, – сказал Гамаш. – Нужны были деньги.