-Отпустите Джона, - приказал я, левой рукой потирая висок.

-Но конунг, по Уставу…,- начал было Белка.

-Отпустить!

Хватит с меня уставов, инструкций и советов, - пусть ими пользуются те, кто их придумал.

-Заберите у него оружие и патроны, - бросил я, подобрав слетевший с плеча автомат. Дьявол! Приклад весь в крови.

-Киряк, Сергей, сожгите это, - я кивнул на трупы, - Через двадцать минут выступаем.

Но двадцати минут у нас не было.

Поначалу мне показалось, что автоматные очереди раздались в отдалении, в Нулевом районе или еще дальше; но посыпавшаяся с потолка штукатурка подсказала: стреляют снизу, прямо со школьного двора.

-Питеры, - охнул Киряк, отступая в коридор. За ним последовали еще несколько стрелков.

«Западня», - вспыхнуло у меня в мозгу и тут же погасло.

Нужно действовать.

Я метнулся к окну, за подвешенное тело. Звук пуль, врезавшихся в одеревенелое мясо, напомнил частый дождь.

За снежным маревом, на другой стороне улицы, промелькнули тени; выпустив автоматную очередь, я с наслаждением услышал резкий вскрик.

      -Конунг, надо сваливать! - крикнул Белка. Он подполз к окну по-пластунски, и, упираясь головой в радиатор, смотрел на меня из-под шлема.

Белка прав.

Расстреляв остатки обоймы, я опустился на липкий от крови пол, на четвереньках отполз от окна.

Отряд ждал в коридоре. Я не увидел лиц своих людей, стрелки точно превратились в безликие фигуры, которые я обязан сохранить. Потные тела, оружие в руках, горячее дыхание, но лиц нет.

-Конунг, что нам делать? – выдохнул Киряк.

Я увидел лицо бойца - обыкновенно красное, а в это мгновение – белее снега. Стрелки моего отряда настороженно смотрели на меня. Снаружи доносилась пальба.

Внезапно все стихло, неотвязная, липкая тишина спеленала нас, точно муху паук. Мне показалось, что я слышу биение собственного сердца и неровный хор двадцати шести сердец доверенных мне бойцов. Когда тишина стала непереносимой, когда пот, струящийся вдоль позвоночника, стал ледяным, с улицы донеслось: