Киркоров зазвенел ключами. С потолка капала вода.

Я скоро увижу Марину. Щенячья радость в душе сменилась холодом, таким же, как холод наручников на запястьях. Что она сделала со мной? Я был игроком, возможно, лучшим в Джунглях, я оберегал Теплую Птицу, и вдруг… Я здесь, за решеткой, с этими странными людьми, и виновата во всем Она. Скорее увидеть ее - я должен знать, что истинно: то, что происходит со мной сейчас, либо то, что случилось в доме, затерянном в Джунглях.

-Наконец – то.

Киркоров нашел ключ, вставил в замок. Ржавый скрип был сигналом свободы. Как только решетка распахнулась, я бросился вперед, точно бык, - отчаянно и обреченно. Длинная нога Киркорова преградила мне путь, я потерял равновесие и полетел на пол, носом - в щербатый камень.

-Ты, ублюдок, - зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.

Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не было, - да, вышибет.

-Поднимайся.

Букашка помогла мне встать на ноги.

-Эх, Андрей, - голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.

Букашка рассмеялась:

-Брешешь, Киркоров.

Ее смех мне понравился. Хороший смех.

-Почему вру? - возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили Ленина.

-Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а потому, что впал в младенчество.

-Он из младенчества и не выходил. Тем более - на даче мог быть двойник Ленина.

-Ты бы это ленинцам сказал….

Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.

-Ладно, хватит, - точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей - за ней.

Женщина пожала плечами и, бросая перед собой луч фонаря, пошла по коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по каменному полу за моей спиной.

Коридор был узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, - кишка, оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…