– Да-да… Постоянно забываю, что вы там были и все видели.
– Какие-то отметины на этой шпаге?
– Ее недавно чистили, но на рукояти были отпечатки Чизуэлла.
– Так, а время смерти?
– Между шестью и семью утра.
– Но он был полностью одет, – задумалась Робин.
– Ну, если верить тому, что я о нем слышал, он в буквальном смысле был из тех, кто скорее умрет, чем будет расхаживать в пижаме.
– Значит, Центральное управление склоняется к версии самоубийства? – уточнил Страйк.
– Если честно и строго между нами, причина смерти установлена лишь предположительно. Есть пара нестыковок, которым еще не нашли объяснения. Вы помните, что входная дверь была открыта. Так вот, в ней неисправен замок. Чтобы он защелкнулся, дверь нужно с силой захлопнуть, но, если приложить чрезмерное усилие, она отскакивает обратно. Так что дверь могла остаться незапертой и случайно. Либо Чизуэлл не заметил, что перестарался, либо убийца не знал, как именно захлопывается дверь.
– А вы не знаете, сколько всего было ключей от этой двери? – поинтересовался Страйк.
– Не знаю. – Оливер помотал головой. – Вы же понимаете – и, я уверен, цените, – что мы с Ванессой, наводя справки, не проявляли глубокой профессиональной заинтересованности.
– Вы наводили справки о причинах смерти министра, члена правительства, – заметил Страйк. – Наверное, было бы вполне естественно проявить и более глубокий интерес.
– Я знаю одно, – вздохнул Оливер. – У него была масса причин самому свести счеты с жизнью.
– Например? – Страйк занес ручку над блокнотом.
– От него собиралась уйти жена…
– Предположительно, – вставил Страйк, записывая.
– Он потерял дочь; старший сын погиб в Ираке; родственники говорят, что в последнее время министр вел себя странно, много пил и так далее, а кроме того, столкнулся с весьма серьезными финансовыми проблемами.
– Вот как? – хмыкнул Страйк. – Что за проблемы?
– Он потерял почти все сбережения в кризис две тысячи восьмого, – сказал Оливер. – И плюс… ну, та проблема, разобраться с которой вам и поручили.
– А вам известно, где находились шантажисты, когда…