Светлый фон

Страйк указывал назад, в сторону холма, который они только что миновали. Робин склонила голову, стараясь понять, что привлекло его внимание.

На известковом склоне был вырезан гигантский доисторический рисунок белого животного. Вначале она приняла его за стилизованного леопарда, но одновременно с тем, как ее осенило, Страйк проговорил:

– «Его задушили наверху, прямо возле лошади».

42

42

…В семье всегда – не одно, так другое, все какие-нибудь неприятности.

Поворот на Чизуэлл-Хаус указывала облупившаяся деревянная стрелка. Заросшая, вся в рытвинах подъездная дорога граничила по левую руку с чащобой, а по правую – с длинным лугом, разделенным электрозаборами на левады, где бродили лошади. Пока «лендровер», приближаясь к невидимому дому, с грохотом нырял из одной выбоины в другую, два самых крупных жеребца, растревоженные шумной, незнакомой машиной, заметались. После этого пошла цепная реакция: остальные тоже переполошились, а два главных нарушителя спокойствия уже лягали друг друга.

– Ничего себе, – сказала Робин, косясь на лошадей из тряского «лендровера». – Она жеребцов держит вместе.

– А это неправильно, да? – спросил Страйк, глядя, как гривастое, черное как смоль животное куснуло и ударило задними копытами своего крупного собрата, которого сыщик, далекий от коневодства, назвал бы коричневым, хотя для такого окраса наверняка имелся специфический лошадиный термин.

– Обычно так не делают. – Робин содрогнулась, когда задние копыта черного жеребца коснулись бока соседа.

За поворотом взгляду открылся простой особняк в неоклассицистском стиле, сложенный из камня грязно-желтого цвета, с давно не мытыми окнами. Покрытый гравием передний дворик, выщербленный, как и подъездная дорога, порос сорняками; у входа почему-то стояло большое корыто с кормом для лошадей. На этой площадке уже были запаркованы три автомобиля: красная «Ауди-Q3», зеленый спортивный «рейнджровер» и старенькая, заляпанная грязью «гранд-витара».

Справа от дома располагалась конюшня, а слева – широкая лужайка для крокета, давно заросшая ромашками. За домом опять начинались густые лесные заросли.

Как только Робин затормозила, из парадной двери с лаем вырвались раскормленный черный лабрадор и жесткошерстный норфолк-терьер. Лабрадор был, судя по всему, настроен благодушно, зато терьер с мордой злобной обезьяны исходил лаем и рычаньем до тех пор, пока возникший на пороге светловолосый мужчина в полосатой рубашке и горчичного цвета вельветовых брюках не прокричал:

– Фу, Рэттенбери!

Пристыженный пес перешел на тихое ворчанье, но не сводил глаз со Страйка.