Но мысли о Робин с началом работы каким-то образом трансформировались в думы о Шарлотте. Он вспомнил, как проходили дни, когда ему требовалось без помех несколько часов кряду посидеть за компьютером. Шарлотта либо уходила в неизвестном направлении, да еще напускала туману, либо под надуманным предлогом стремилась прервать его поиск, либо затевала ссору, которая напрочь выбивала его из колеи, отнимая драгоценное время. Но сейчас он отдавал себе отчет в том, что эти запутанные, изматывающие отношения не дают ему покоя по той причине, что Шарлотта с момента их случайной встречи в Ланкастер-Хаусе то исчезает для него, то появляется вновь, как кошка, которая гуляет сама по себе.
По итогам без малого восьми часов рабочего времени, семи чашек кофе, трех походов в сортир, четырех сэндвичей с сыром, трех пакетов чипсов, одного яблока и двадцати двух выкуренных сигарет Страйк дистанционно оплатил своим подчиненным накладные расходы, проверил, что все счета поступили в бухгалтерскую фирму, проштудировал отчеты Хатчинса по Врачу-Ловкачу и перебрал на просторах киберпространства нескольких субъектов с именем Аамир Маллик в поисках единственного, кто сейчас требовался ему для беседы. К семнадцати часам тот вроде бы обнаружился, но прикрепленная аватарка была очень далека от описаний «красавчика», найденных в скрытом электронном сообщении, а потому Страйк решил отправить на адрес Робин скопированные изображения из
Страйк потер глаза, как будто вид нового письма вызвал у него временную потерю зрения. Но нет: оно по-прежнему чернело на верхней строке ящика «Входящие».
– Чтоб тебе… – пробормотал он, но решил не откладывать худшее и кликнул, чтобы просмотреть текст.
Сообщение, растянувшееся почти на тысячу слов, было, по всей видимости, тщательно отредактировано. В нем последовательно препарировался характер Страйка, и эта часть смахивала на выписку из истории болезни пациента психиатрической лечебницы, не безнадежного, но нуждающегося в срочной медицинской помощи. Согласно данным Лорелеи, Корморан Страйк, страдающий глубоким расстройством психики и поведенческими отклонениями, преграждал путь собственному счастью. Он причинял мучения другим вследствие своей двуличной эмоциональной стратегии. Не познавший за всю свою жизнь здоровых человеческих отношений, он уклонился от таковых, когда они стали возможны. Заботу со стороны других лиц он всегда принимал как данность, но, вероятно, еще способен оценить в критической ситуации, когда, упав ниже плинтуса, будет прозябать в одиночестве, никем не любимый и раздираемый сожалениями о прошлом.