С минуту Рафаэль молчал. Еле заметно переводя взгляд слева направо, он пытался найти лазейку, способ побега.

– Это… не прокатит, – наконец сказал он. – Вряд ли я попал под камеру, сидя на вокзале.

Робин показалось, что она видит, как от него ускользает надежда. Не повышая голоса, она продолжила:

– Согласно вашему плану Кинвара приехала домой в Оксфордшир, позвонила Драммонду и, чтобы обеспечить резервную версию, оставила сообщение, будто хочет оценить ожерелье. Ранним утром следующего дня с другого разового номера были сделаны звонки Герайнту Уинну и Джимми Найту. Обоих выманили из дому, предположительно пообещав компромат на Чизуэлла. Таким образом вы подстроили, чтобы они оказались на виду, если возникнут подозрения в убийстве.

– Не докажешь, – машинально пробормотал Рафаэль, но глаза его все еще стреляли из стороны в сторону в поиске невидимых спасательных тросов.

– Ты вошел в дом на рассвете, ожидая, что твой отец после утреннего апельсинового сока будет практически в коматозе, но…

– Поначалу колеса не сработали. – У Рафаэля остекленели глаза, и Робин поняла, что он восстанавливает в памяти все события. – Папаша, заторможенный, валялся на диване. Я сразу прошел мимо него в кухню, открыл свою коробку с прибамбасами для детского праздника…

На долю секунды Робин опять увидела затянутую пленкой голову, облепленное седыми волосами лицо, зияющую дырку рта. Все это был делом рук Рафаэля – того, кто сейчас целился ей в лицо.

– Но пока я готовился, старый черт продрал глаза, увидел, как я прикрепляю трубку к баллону, и ожил, мать его! Еле-еле поднимается, хватает со стены шпагу Фредди и лезет в драку, но я-то клинок у него вырвал. Погнул даже, пока отбирал. Силком усадил папашу на стул… старикан все еще сопротивлялся… ну и… – Рафаэль изобразил, как надевает пакет на голову отца. – Капут.

– А потом, – с пересохшим ртом выговорила Робин, – ты с его телефона сделал необходимые звонки, чтобы обеспечить себе алиби. ПИН-код тебе, конечно, сообщила Кинвара. И ты ушел, не закрыв как следует дверь.

Робин не знала, почудилось ей или нет движение за иллюминатором слева. Она не отводила глаз от Рафаэля и слегка дрожащего пистолета.

– Очень многие улики – косвенные, – пробормотал Рафаэль все с той же стеклянной неподвижностью во взгляде. – И у Флик, и у Франчески есть повод меня оболгать… С Франческой я расстался некрасиво. Но у меня еще остается шанс…

– Шансов у тебя ровно ноль, Рафф, – сказала Робин. – Кинвара недолго будет тебя выгораживать. Когда она узнает правду о «Скорбящей кобыле», ей откроется и все остальное. Сдается мне, именно ты настоял на том, что в гостевой спальне сыровато, а потому картину надо перевесить в гостиную – якобы в память об усыпленной лошадке. Очень скоро Кинвара осознает, что все гадости, которые ты ей наговорил при расставании, были чистой правдой, а отношения ты возобновил только потому, что узнал настоящую цену этого полотна. Но хуже всего, – сказала Робин, – что она поймет: когда вы оба услышали, как в усадьбе орудуют чужаки, на сей раз невымышленные, ты выгнал им навстречу женщину, якобы горячо любимую, в одном белье, а сам остался в доме защищать…