– Я, а кто ж еще… Он же с сюрпризом был, я все надеялся, что вы воспользуетесь пистолетом, а вы… пришли сюда без оружия, без всего… Неужели вы ни о чем не догадывались? Неужели не разглядели этого человека?

– Нет, Зименков, не разглядела.

– Тогда вы и меня не разглядели, хорошо? Сейчас позвоню, кому скажете, и уеду… Обещаете никому не рассказывать про меня?

– Обещаю.

– Слово даете?

– Даю. А это правда, что тебе в камере сломали челюсть и отбили половые органы?

– Побили немного, конечно… А потом ночью выпустили и перевели – по бумагам – в мертвецы. Так я пойду позвоню?

* * *

Она уже сидела в машине Крымова, но перед ее глазами все еще стояло тонкое бледное лицо с огромными темными глазами, полными боли и страдания. Зименков… А она даже не запомнила его имени.

Крымов говорил ей что-то, задавал вопросы, но она молчала. Очевидно, он спрашивал ее, почему у нее пальто такое, словно по нему прошелся целый батальон солдат, почему у нее чулки спущены и порваны, а ноги в крови, почему разбито лицо и искусаны губы…

– Крымов, я жива, а Ломов мертв.

Машину кинуло в сторону. Мотор отключился, и стало слышно, как за окнами воет ветер. Ночь, октябрь, холод…

– Это ты убила его?

– Нет. Не останавливайся. Поехали отсюда. Утром я тебе все расскажу.

* * *

В девять утра к Крымову позвонил Шубин и спросил, нет ли у него Юли. Она, сонная, взяла трубку:

– Привет, Шубин, ты не удивляйся, что я здесь… Я – как переходящее красное знамя – достаюсь победителю… Как дела, нашел Сотникова?

– Нет… Я нашел только заброшенную дачу, место, где они прятались, там остатки еды, все брошено так, словно их кто-то спугнул. Но их точно двое… Я уверен, что Рита с ним…

– Сейчас холод, дачный сезон закончился… Мне кажется, я знаю, где они… Подъезжай сюда, сейчас Крымов сварит мне кофе, и мы все вместе отправимся на дачу Бассов… Ты же знаешь, как я люблю кататься на машине… Можешь взять с собой и Надю, ей тоже полезно будет подышать свежим воздухом…

– У тебя что-то голос такой, словно ты выиграла в казино миллион долларов…