— Думал, сама вернется. Ждал.

— Как же она могла вернуться, если вы послали ее туда, откуда никто не возвращался?

— Она погубила себя, наложила на себя руки — при чем тут я? В чем я виноват?

— В убийстве! — крикнул Мехман. — Понятно? В убийстве! Вы хотели, чтобы женщина была рабой, как когда-то… Вы задушили ее, чтобы задушить новое!..

Мамедхан съежился и побледнел.

— Вешайте тогда и меня, если я виноват.

Мехман взял себя в руки и ответил спокойно, не горячась:

— Суд установит, какую меру наказания вы понесете. Не сомневаюсь только в том, что она будет тяжела…

29

29

Явер готовила на кухне обед. Шехла-ханум давала ей указания. А Зулейха, давно уже забывшая про свою болезнь и тяжелые переживания, прихорашивалась в комнате перед зеркалом, любовалась собой.

Человек в калошах увидел, что она одна, и смело переступил порог. Зулейха вздрогнула, повернулась.

— Ой, это вы? А я подумала…

— Да, это я, доченька моя, — прошептал человек в калошах и умолк с горестным видом, опустив голову. Он так и стоял с опущенной головой, пока Зулейха не спросила:

— Вы хотите что-нибудь сказать мне, да? Говорите же.

— Одно словечко, всего одно словечко, дочь моя…

— Так говорите, что же вы смущаетесь? Мы ведь не смотрим на вас, как на чужого…

— А разве близкому человеку все скажешь? Иногда стесняешься его больше, чем чужого. Еще подумают: дали Калошу материю, так он еще и подкладку хочет получить. Оказали старику уважение, а он сел на голову. Вот так получается, Зулейха-ханум. Человек не всегда может раскрыть свою душу даже родному ребенку…

Зулейха нетерпеливо передернула плечами.

— Что это вы изъясняетесь по поговорке: «Стрелу выпускаешь, а лук скрываешь». Говорите открыто.