— Но кто-то убил Чубасова.

— Кто убил?

— Об этом я вас и спрашиваю: кто убил?

— Сам он себя убил, змей ядовитый.

— Кто стоял с ним рядом? Кто его ударил?

— Ничего не видала. Слышала, как ой смеялся, противно так: «га-га-га» — пьяная морда. От одного смеху душу воротило. Мне в его сторону и смотреть тошно было.

— Что вы еще слышали?

— Ничего больше не слышала. Еще как захрипел, ровно боров колотый, слышала, а больше ничего не слышала. Еще как повалился, слышала.

— А крика или спора между Чубасовым и кем другим не слыхали? Должны были слышать, если даже хрип запомнили.

— Был крик. Это когда он уже лежал. «Собаке собачья смерть», — кричали.

— Кто кричал?

— Народ кричал.

— Расскажите, как выглядел человек, который подошел к Чубасову.

— Зачем мне его видеть? Так он меня и дожидался.

— Видели вы его или не видели? Если будете говорить неправду, придется мне привлечь вас к уголовной ответственности. Видели или не видели?

— Не видала я никого.

— Не могли не видеть. Вы в трех шагах стояли от скамейки.

— Здрасьте! Откуда вы три шага считали? Я же на крыльце была.

— А с крыльца еще лучше видно.

— Кому, может, лучше, а мне ничего не видать было. Тимоху видела. Сидит, на своего дружка смотрит, а у самого из стакана водка ручьем. Смех один, чтоб у Тимохи водка зря проливалась.