Охранник зашел в проходную, опустил в опечатанный ящик один за другим три пропуска на вышедшие машины и, попросив у Никулина книгу регистрации, записал их.

— Скажите, Котляров, а вы все пропуска записываете в книгу?

— А как же иначе?

— А почему нет регистрации вывоза уворованного груза?

— Не может быть! — как бы не веря Никулину, обиженно произнес охранник.

— Кража была в период с 15 по 20 июня. Я просмотрел журнал, но нужного не нашел.

— Что же это такое? — недоумевая, произнес охранник. Он непонимающе смотрел на Никулина.

— А вы пропуска посмотрите, может кто из охранников по ошибке не записал, — предложил Никулин.

Пропуска тоже не было. Никулин улыбнулся: он обрадовался тому, что логическое рассуждение его подтверждалось — кража несомненно произошла в товарной конторе. Нет записи, нет пропуска. Несомненно, кто-то все это уничтожил из местных работников. Но кто они, эти преступники? Как найти их? Ведь шелк и шерсть в ближайшие дни будут за бесценок проданы на черном рынке и тогда еще труднее обнаружить виновников. Неужели Крамов? Он первым подумал о пропусках. Он предупредил охранника. Можно было предупредить вчера, а на день раньше изъять все, что могло внушать подозрения. Нет, не может быть! Крамов был искренне обеспокоен.

Опять эта искренность!..

В кабинет, в котором расположился для работы Никулин, вошел низенького роста человек. Стриженая седеющая голова с небольшой лысиной, косоватые глаза, часто бегающие в разные стороны, редкие зубы. Черная поношенная рубашка со стоячим воротником и металлическими пуговицами. В руках далеко не новая фуражка.

— Охранник Зубенко, — представился он, немного картавя и говоря в нос. — Прибыл по вашему приказанию.

Никулин, слегка приподняв голову, пристально всматривался в него. Зубенко стоял, не шевелясь, у двери кабинета и безразлично смотрел на Никулина.

«Меня изучает, — подумал Никулин. — Одет бедновато».

— Прошу садиться, — обратился он к вошедшему, показывая па стул.

Зубенко медленно подошел к столу и также медленно сел.

— Скажите, гражданин Зубенко, вы дежурили в тот день, когда был похищен шелк?

— Кажется, я.

— А почему кажется? — перебил его Никулин.

— Потому, что я не знаю точно, когда он был похищен.