— Скоро, наверное, уже утро, — сказала девушка.

— Не может быть… я сейчас посмотрю…

Она стиснула его шею:

— Нет!

Они лежали, задыхаясь; наконец, она с трудом разжала руки и сказала:

— Отвернись. Я оденусь.

— Да ведь ничего не видно!

— Отвернись! — сказала она с отчаянием. — Я тебя очень прошу!

— Хорошо. Я отвернусь… вот… отвернулся… да ведь и так ничего не видно!..

— Нет! Не поворачивайся!

— Но…

— Не двигайся!

— Хорошо. Только ты… не уйдешь… совсем… ладно?

— Ладно. Только ты не смотри. — Девушка помолчала. — Игорь… а где у нас… все?..

— Там… где кресло…

— Где кресло?

— Да… кажется…

Он почувствовал, что девушка встала с тахты. Шурхнула какая-то одежда… И в это время случилось то, чего он никак не ожидал, а она боялась больше смерти: вспыхнул свет. Вспыхнули одновременно три стосвечовые лампочки в люстре с хрустальными подвесками, зажегся желтый торшер, и загорелась настольная лампа.

Игорь лежал, отвернувшись к стене, с открытыми глазами — свет ослепил его; взметнулся, как пламя, яркий орнамент ковра, но, наверное, все обошлось бы, как обходилось до этого в кромешной тьме. Игорь ни за что не повернулся бы — просто подождал бы, пока она оденется, если бы… если бы не раздался ее громкий леденящий вопль… Наверное, можно было бы так вскрикнуть лишь в том случае, когда бы она увидела, что в комнате присутствует кто-то третий. На этот крик Игорь не мог не обернуться, и то, что он увидел, заставило его содрогнуться.

Девушка стояла у кресла, не успев еще ничего найти из одежды, разбросанной по всей комнате; спина ее, плечи, бедра были покрыты густой синей татуировкой — какое-то адское переплетение кошмарных фигур, рисунков и надписей, выколотых на теле, которое он только что обнимал, ласкал и целовал. Игорь закрыл глаза, похолодел и перестал дышать.