Впереди показались ресторан «Ампир» и казино «Парадиз». Заведения выглядели безлюдными – время ночных развлечений еще не наступило. По панели прогуливалась парочка постовых милиционеров. Их вид произвел в душе Андрея легкую, но ставшую привычной настороженность.

«Самое-то смешное в том, что и я Полине не совсем уж пара! Бывший классовый враг, лихоимец, темная личность. Ее аристократичность – амплуа теперешних хозяев жизни, партийной элиты. Ежели я – уродливый осколок прежней эпохи, она – шедевр и образчик новой, правда, образчик нетипичный. А может, в этом и состоит окончание войны миров? Может, любовь примирит нас и сословные счеты уйдут в небытие?»

Словно в поисках ответа, Андрей пристально поглядел на выплывающее из-за угла здание гостиницы «Республиканская». У крыльца – сумятица экипажей и авто, над дверями – лозунг: «Привет делегатам губпартконференции!»

«Ах да! Завтра же открывается конференция. Совсем забыл. А сегодня съезжаются делегаты. Вот они – посланцы партячеек уездов и волостей, счастливые встречей с соратниками. Вечером их поведут на концерт, а утром – заседание, доклад Луцкого…»

– Па-берегись! – крик извозчика прервал мысли Андрея – прямо под носом пронеслась пролетка.

«Б-рр! Чуть не угодил под колеса! Надо же, стал рассеянным, как Меллер. Нет уж, я, право, чрезмерная жертва партийному форуму губернии. Достаточно и моей ударной работы по благоустройству зала губкома. Пусть делегаты порадуются достижениям Советской власти в покраске пола и окон, поскрипят партийными задницами по новому сукну кресел, умилятся свеженькими портретными ликами вождей…

Все же не люблю я большевиков, как ни крути (ха, это к вопросу о примирении!). Да к черту классовое примирение! Главное – любовь! С ней мне наплевать на сословные расхождения и на папашу Черногора.

Я, капитан Нелюбин, наследный дворянин по именному повелению Государя императора Петра Алексеевича, готов отказаться ради чувств к Полине от своей ненависти к ее родному классу и жить в этой проклятой стране… Если получится… А что остается?»

Андрей сунул руку в карман, достал портсигар, закурил и в сердцах махнул рукой: «Ерунда, Полина – не помешанное на марксизме существо. Случись, что она меня полюбит, – есть надежда оградить ее и себя от таких, как Кирилл Петрович. Опасаюсь лишь одного – прохладности Полины, ее нелюбви». Андрей несколько раз глубоко затянулся.

«Любит ли она меня? Поначалу думал, что куражится да издевается, однако третьего дня, после премьеры Наума, она была благосклонна. Теплится в душе моей робкая надежда, что нравлюсь я ей, а ежели так, значит, сможет и полюбить… Ага, мне направо».