– Самое интересное кончилось, пора незаметно исчезать. Мне завтра вставать рано – поход назначен на семь утра.

Рябинин кивнул.

Через час запасы спиртного и закуски были уничтожены, и Меллер под одобрительные крики друзей предложил ехать в «Музы». Андрей и Полина, пользуясь случаем, улизнули.

Проводив Полину, Рябинин взглянул на часы – было только девять часов. Домой не хотелось, и он отправился в «Музы».

* * *

Там веселье было в самом разгаре. Литераторы сдвинули столы в каре и, провозглашая тосты, напивались от души.

Андрей не успел усесться, как рядом очутилась Левенгауп.

– Вернулся? Молодец! А Полину домой спровадил? Опять молодец! Ей спать пора, не любит она наших гульбищ. Давай-ка выпьем… Товарищ Вихров! Будь любезен, переадресуй-ка мне чистую рюмку… Благодарствую, – Светлана говорила и манипулировала бутылкой, не выпуская папиросы из пухлых губ.

Они чокнулись и выпили «за упокой мятежной души Меллера». Левенгауп положила руку на плечо Рябинина и, заглядывая в глаза, спросила:

– Любишь мою Полинку, а? Говори прямо!

– Это вопрос сугубо личный, Светочка, – улыбнулся Андрей.

– Хе! – усмехнулась Левенгауп и перекатила папиросу в угол рта. – Хитрец ты, Андрей Николаич, ох, хитрец! Слушай-ка, что я тебе скажу, – она бросила окурок в пепельницу и зашептала Андрею на ухо. – Полли – девушка серьезная, с ней надобно любовь крутить настоящую. Коли полюбит она тебя – так на всю жизнь. Она, знаешь ли, однолюбка. Ха… Не то что мы, богемные бабы.

Андрей смотрел в ее строгие темно-серые глаза с дико расширенными зрачками, чувствовал горячее дыхание, прикосновение золотистых волос и ловил себя на мысли, что Светлана весьма соблазнительна.

Она представляла собой признанный в те годы тип красоты: среднего роста, стройная, но с хорошо развитой мускулатурой. Ее одежда и поведение были вызывающи и излучали неприкрытую сексуальность– она носила облегающие платья чуть ниже колен или длинные, чрезмерно открытые туники, короткую, с безумными «крысиными хвостами» стрижку.

Вдобавок природа одарила Светлану пикантно вздернутым носиком и большим чувственным ртом. Саму себя Левенгауп величала «радикальной интеллигенткой», вкладывая в это понятие крайнюю откровенность в выражении своих взглядов и желаний.

С подобной внешностью и поведением обычная мещанская гризетка выглядела бы пошлой и вульгарной. Светлана же была весьма образованна и умна. Она неплохо разбиралась в искусстве и по праву возглавляла литотдел «флагмана местной периодики» – «Губернских новостей».

Отношение окружающих к ней было весьма неоднозначным. Женщины зрелые ее не любили, считая чересчур развязной; молоденькие барышни боготворили, видя в ней то, чего не хватало им самим; коллеги уважали за острое перо; мужчины зачастую побаивались ее эпатажа, говоря, что любят в Левенгауп ум и «чисто человеческое». Шашков, завотделом культуры, благоволил к Светлане, называя ее «мадам Помпадур губернской литературы».