— Хорошо.

Официантка Малахова тоже его опознала.

Ошарашенный Микрюков сидел с отсутствующим взглядом. В нем все кипело от злости и обиды. Молчал, надеясь неизвестно на что. А следователь выкладывала все новые и новые доказательства:

— Зачитаю вам показания Ветровой: «Ювелирные изделия я получала от Микрюкова». Вот еще одно место: «С ним я ездила по точкам и продавала там золотые изделия». Взгляните на протокол, на подпись Ветровой. Что еще надо, чтобы вы поняли всю нелепость своего поведения, бесперспективность запирательства?..

Потом Антонина Яковлевна извлекла из папки еще один документ. Глядя в упор на Микрюкова, показала карандашом:

— Здесь говорится, что на бумаге, в которой находились изъятые у Ветровой ювелирные изделия, имеются отпечатки пальцев. В том числе и ваши. Читайте, читайте.

Арева помолчала.

— У вас, Микрюков, единственный шанс — говорить правду.

— Я хочу встретиться с Ветровой, — шмыгнул он носом.

— Всему свое время. Сейчас разговор с вами.

— Запутался я, товарищ следователь.

— Это видно.

— Сколько мне отвесят?

Арева выдержала довольно длинную паузу и сказала:

— Это уж как суд решит. Многое, естественно, будет зависеть от вашего поведения. От вашего благоразумия.

— Да, нехорошо получилось, — криво улыбнулся Микрюков. — Всю жизнь у меня все идет не так, как у людей.

— Всю жизнь, говорите? — улыбнулась Антонина Яковлевна. — Да ведь она у вас только начинается.

— Да и то, что прожито, — сплошные неприятности, куда ни кинь.

Люди по-разному относятся к своим ошибкам: одни ищут их причины внутри себя, а другие — вокруг. Микрюков был единственным сыном у довольно обеспеченных родителей. Его вкусно кормили, хорошо одевали, всячески оберегали от огорчений и забот взрослого мира. Постепенно сердце его обросло жирком сытости и снисходительного самодовольства.

— С горем пополам дотянул до восьмилетки, — рассказывал Микрюков. — Маманя протолкнула в техникум. Ушел. Разочаровался в профессии электрика…