— Ещё раз извините. Он не делал вам предложения?

— Да, — выдавила она.

— И вы отказали?

— Нет. Пока не решилась. — Она вздохнула. — Я ведь не девочка. Ошибаться уже поздно. Нет времени исправлять ошибки. Мне-то хорошо известно, что самое тяжёлое одиночество — это одиночество вдвоём.

Видимо, её смутила собственная откровенность: она опустила глаза. Потом щёлкнула замком сумочки, достала смятую пачку «Кента», жадно затянулась.

Рублёв понял: он затронул больную тему. Говорить об этом Матвеевой было нелегко. «Но что делать? — подумал он. — Никто не знает Рудника лучше этой женщины». Если бы Рублёв мог ей довериться и поговорить начистоту!

— Вы не уверены, что он вас любит?

— Кто знает! Он пытается доказать, что его намерения серьёзны. — Она вскинула на Рублёва глаза. — Впрочем, зачем я это вам говорю? Зачем вам это нужно?

— Для дела, Лидия Павловна. Только для дела. Поверьте — это не праздное любопытство.

— Я вижу вас впервые…

— Откровенным быть легче всего с людьми незнакомыми.

— Возможно. — Она зябко повела плечами.

— Так что же всё-таки настораживает вас в Руднике? — спросил он после паузы.

Она нервно покусала губы.

— Как вам сказать… По-моему, ему нужна не я… А что-то от меня. Не пойму что. Он вообще странный. Скрытный. — Она жадно затянулась и продолжала: — Недавно я собиралась перейти на другую работу, в другой институт. Он стал меня отговаривать, хотя там мне обещали хорошую зарплату.

— Разве ему не всё равно, где вы работаете?

— Выяснилось, что нет.

— Это какая-то причуда!

— Он весь из причуд и загадок. Но ведь женщинам нравятся мужчины с загадками.

— А он никогда не обращался к вам с просьбой, скажем, рассказать о новостях в институте, о вашей работе? Не проявлял интереса к вашей работе?