— Если вам это так понятно, почему же вы не разоблачили этот проект? Не провели соответствующую пропагандистскую кампанию, не обратились в суд, в конце концов? Всяко лучше, чем убивать людей?

Гроссман лишь сухо рассмеялся в ответ.

— Пиар-кампания? Суд? Вы издеваетесь, что ли? За дурака меня держите? Кто бы стал меня слушать? Вам прекрасно известно, что у людей по большей части превратное представление об Иисусе — христиане не знают, что Христос не был христианином! Вы полагаете, что были бы протесты, если бы я появился на публике с рассказом о том, что кое-кто намеревается клонировать Иисуса во имя мира на земле? Скорее на Западе это сообщение вызвало бы шквал аплодисментов! Никто не стал бы противиться этой идее. У публики ведь нет ни малейшего представления, каким на самом деле был Иисус. Еще меньше она склонна понимать, сколь опасен такой проект! Нет, — он решительно тряхнул головой, — нельзя было идти этим путем! Следовало вырывать сорняки с корнем. Надо было поступать так, как это делали сикарии две тысячи лет тому назад!

— Но разве это выход из данной ситуации?! Вы же стали убийцами! Неужели это лучше? — возмущенно возразил Томаш.

— Не разбив яиц, омлет не приготовишь, — бесстрастно парировал полицейский шеф. Получив информацию о начале работы над проектом, я поставил в известность об этом свое начальство и попытался убедить его в необходимости заблокировать эту безумную затею. Знаете, что они сделали? Стали смеяться надо мной! Смеялись в лицо, идиоты! А что сказал премьер-министр Израиля? Что это «положительная инициатива»! Они обезумели! — Гроссман покрутил пальцем у виска. — Никто не имеет малейшего понятия о том, что реально представляет собой идея клонировать Иисуса! Если бы она воплотилась в жизнь, ее последствия были бы катастрофическими! Нет, господа! — лицо его выражало отчаянную решимость. — Этого я допустить не мог! И не допустил! Подобно сикариям I века нашей эры, мы так же встали на защиту Израиля, раз больше никто не захотел взяться за эту работу! И мы выполнили свой долг!

— И кто же эти мы?

— Мы — это сикарии, восставшие из пепла.

Португалец показал на лежавшее на полу тело.

— И он тоже?

— Лев? — переспросил Гроссман. — Эх, бедолага! Пасынок судьбы… — он с грустью посмотрел на труп. — Мы познакомились в горах Ливана во время операции против отряда Хезболлы. Парень был асом рукопашного боя среди коммандос ЦАХАЛ[58]. Однажды он проник в пещеру и, орудуя всего лишь охотничьим ножом, ликвидировал целый взвод моджахедов. Война не пощадила беднягу. Я взял его под свою опеку, дал ему соответствующее религиозное воспитание и сделал из него настоящего сикария, — он поднял глаза на Томаша. — Не представляю, как вам удалось его убить, но это, в общем-то, и не важно! Такова воля Божия! Что ж, — израильтянин оглядел сложнейшее оборудование зала, — придется мне одному положить конец этому злополучному прожекту…