— Пельмени, — буркнула Маша.

— Мать всем бойкот сегодня объявила? — сжал кулак, опять закипая от злости.

— Нет, вчера. Если б ты ночевал дома, то знал бы, что она вчера пришла в одиннадцать вечера, и Ярослав весь день сидел голодный.

— Ты мне претензии предъявляешь? — грозно сдвинул брови Греков.

— А кому мне их предъявлять?! — взвилась девушка. — Мать не разговаривает, вещи пакует, отец дома не ночует!

— Молчать! — рявкнул Егор. Маша одарила его злобным взглядом и, швырнув перечницу на стол, демонстративно вышла из кухни.

Мужчина посмотрел на рассыпанный перец, стер его на пол полотенцем. Чихнул и взялся за вилку. Первый пельмень мало обжог ему рот, так еще и оказался безвкусным. Егор со злости скинул тарелку со стола и пошел звонить Лике, чтоб она пришла и поработала сверхурочно, на кухне, не столько как домработница, сколько, как хороший повар.

В коридоре появилась дочь. Встала у стены, сложив руки на груди:

— Лике звонишь? — прошипела, догадавшись.

— Да! Она в отличие от тебя белоручки, готовить умеет!

— Я тоже умею.

— Но не каждый сумеет съесть то, что ты готовишь! — нажал рычаг, прерывая серию длинных гудков, и вновь набрал номер Цезаревой.

— Не старайся — ее дома нет. Я звонила и домой к ней приезжала. Никого нет.

— А где она? — нахмурился Греков соображая, что же могло случиться.

— Понятия не имею! Вчера твоя любовница уволилась. Видимо нашла более подходящую партию, — с желчью сообщила девушка.

— Она мне не любовница! Сколько можно повторять?! — рявкнул мужчина.

— А что ж ты так забеспокоился? Побледнел вон, — презрительно скривилась Маша. Греков не в силах больше сдерживаться и понимая, что в таком состоянии натворит дел, от души поколотив двух стерв — жену и дочь, схватил куртку и вылетел из квартиры прочь. Куда угодно, лишь бы не находится в одном помещении со змеями!

Маша пошла к матери. Постояла, разглядывая ее застывшую фигурку, и сказала:

— Отец ушел.