Судьба у нее такая – вечно чужую одежду примерять.

Платье село хорошо. Даже чересчур хорошо.

Илья и Муромцев устроились в кухне. На огромном столе, предназначенном для готовки, но вряд ли когда-то служившем в качестве обеденного, хватило места и для хлеба, и для холодной курицы, и для салата, который не стали перекладывать из контейнера, для копченой семги, икры, сыра, масла, рулета, и вообще, казалось бы, всего, что хранилось в холодильнике.

– Будешь? – Далматов протянул ей кусок хлеба с маслом. Масло он нарезал крупными кусками, а сверху прикрыл его сыром с плесенью. – Или лучше мясо?

– И мясо тоже.

– Значит, вы за привидениями охотитесь? – поинтересовался Муромцев, вытирая пальцы кухонным полотенцем. На его тарелке возвышалась гора снеди, составленная из компонентов, весьма сомнительно сочетавшихся друг с другом.

– Приведений не существует. – Саломея забралась на стул.

– Это ты просто их не встречала.

Безумное чаепитие какое-то! Только без чая. И Шляпника не хватает. Но Далматов легко впишется в эту роль. Муромцев ел руками, Далматов тоже ел руками, и поскольку покидать насиженное – ну, почти насиженное место – для поисков приборов Саломее было лень, она тоже стала есть руками.

В этом была своя прелесть.

Во взрослом возрасте приятно делать то, что тебе запрещали в детстве.

– Заявление о похищении подавать не станете? – Муромцев разговаривал с набитым ртом, но речь его была вполне понятна.

Далматов ему все рассказал? И что именно он – с его паранойей – счел нужным рассказать?

– Не стану.

– Зря. Нет заявления, нет и дела.

– А мне поверят?

– Ну… – он переглянулся с Далматовым и вынужден был признать: – Вряд ли.

А черный хлеб с маслом, сыром рокфор и икрой вполне себе неплох!

– Что ты помнишь о том месте? – Муромцев не собирался отступать. – Звуки? Запахи? Хоть что-то…